— Думаю, нет. Ты потребуешься здесь, где ты будешь навещать меня в моей комнате и докладывать о том, что я впала в меланхолию, всем, кто будет спрашивать.
— Но ты не... Ох!
— Или, возможно, приступ потовой лихорадки, которая подкосила многих, если считаешь, что это лучше послужит цели. Гвинн поможет тебе, принося еду, которую вы вдвоем можете съедать, чтобы поднос не возвращался на кухню нетронутым. Дэвид может раздобыть лошадь для меня, также одну для себя, так как он должен ехать со мной.
— Нет, правда, тебе потребуется большая защита чем...
— Пожалуйста, Кейт. Я не хочу втягивать тебя и Маргариту в это дело. Я не перенесу, если одна из вас подвергнется опасности из-за этого.
— Но ты не можешь. Предположим, что Рэнд узнает об этом. Что он скажет?
Он будет в гневе, подумала Изабель, или, вероятнее, в ярости из-за того, что она собиралась переманить Дэвида, чтобы он помог ей. Он в самом деле будет разгневан из-за того, что они собирались выехать без полного личного состава воинов.
— Ничего страшного, поскольку он надежно заперт на данный момент, — ответила она.
— А Грейдон?
— Может никогда не услышать о поездке, если повезет, — поспешно ответила Изабель. — А даже если и услышит, что из этого? Я замужняя женщина, по милости Его Величества, так что не должна больше отчитываться перед сводным братом. Нет, не продолжай ставить препятствия на моем пути, милая Кейт, так как у меня нет на них времени. Иди сейчас же и пришли ко мне Дэвида и Гвинн тоже, если можешь. Многое нужно сделать, и на это не так уже много времени.
Ее сестра сделала так, как она просила, хотя не без возражений и зловещих предупреждений. Когда она наконец ушла, Изабель стояла в центре комнаты, сложив руки перед собой. Она должна была быть охвачена страхом перед предстоящей поездкой, представляя всевозможные бедствия. Ее колени должны были трястись при мысли об аудиенции с матерью короля, так как она была суровой и набожной леди, которая не была столь благосклонна, чтобы терпеть дураков. Вместо этого чистейшее оживление бурлило в ее венах.
Она была вольна осуществить то, что решила, ухватиться за это, пройти свой собственный путь. Ощущение свободы разлилось по ее венам со сладким опьянением, как от неразбавленного вина. Никто не возражал ей, никто не требовал или ожидал подчинения его решениям. Она могла приходить или уходить по своей воле, в соответствии со своими собственными желаниями и разумом.
Это не будет продолжаться долго. Если что-нибудь случится с Рэндом, Грейдон или король снова будут контролировать ее и то состояние, которое она будет иметь. Если Рэнд выживет, это право вернется к нему. Но сейчас никто не руководил ею. Никто.
Она насладится этим, насколько это будет возможно.
ГЛАВА 15
Рэнд лежал на узкой кровати, поставленной у одной стены, — главный предмет мебели в предоставленной ему маленькой комнатке. Он подложил под голову кулак, и его взгляд был устремлен на высокий кессонный потолок. Почерневшее со временем дерево сверкало серебристым кружевом новой тонкой паутины. Прилежный паук усердно расширял ее еще одним участком драпировки. Время от времени он спускался по тонкой линии шелка, как будто желая поближе рассмотреть узника. Хотел ли он проверить, насколько опасен человек, вторгшийся в его владения? Или просто попробовать, каков он на вкус? Повисев над арестантом, паук поднимался к потолку и продолжал свою работу.
Матрац под Рэндом был набит беспорядочными охапками соломы, так что состоял из комков различного размера. Простыня и тонкое одеяло, которые покрывали его, были не особенно чистыми. Он едва это заметил. В воспоминаниях он переносился в свою кровать во дворце и сжимал Изабель в объятиях.
Удивительно, как уступчива она была в его воображении, впуская его в горячие, сладкие глубины своего рта, пробуя его, доставляя ему удовольствие и при этом улыбаясь ему в глаза. Он провел свободной рукой по глазам. Он должен подумать о чем-то другом, о чем угодно, кроме неискушенных, но глубоко чувственных развлечений с женой.
С этим нельзя было покончить. Его поглощало желание быть с ней и чистая, неукротимая ярость оттого, что его забрали из ее постели, лишили ее компании, ее утешения. Что еще имело значения по сравнению с этой потерей?
Он не собирался быть таким одурманенным. Когда она будет его, так он думал, он насытится ею и его больше не будет беспокоить горячее вожделение и неутолимая жажда. Вместо этого вожделение и жажда усилились в тысячу раз. Он желал ее сейчас, здесь, рядом с собой, близко, в своих объятьях. Он хотел ее нежнопокладистую, совершенно обнаженную и готовую принять его.