Послеполуденное солнце сквозь чистый горный воздух окрасило в золото озеро Бурже. Весенние полевые цветы покрывали все подножие от ухабистой грязной дороги до луга вдали. Жан-Клод, спешивший попасть в Шамбри до того, как солнце скроется за горными пиками, и опасная дорога погрузится в темноту, мастерски управлял машиной на опасных поворотах. Николь слегка откинулась на сиденье и изучала его лицо. На нем сейчас проступили тонкие морщины, глаза выглядели утомленными, в уголках рта залегли глубокие складки. Это было постаревшее мужественное лицо, которое так очаровало ее двадцать лет назад, лицо человека, которого она до сих пор любила, которого она всегда любила, с той первой ночи в Париже давным-давно. Мысль о том, что они, наконец, вместе, и теперь всегда будут вместе, воодушевляла ее. Все эти годы гонки по свету, головокружительные рауты и приемы, бесконечные поиски любви в объятиях посторонних мужчин, все это осталось позади. Теперь она, наконец, может отдохнуть. «Спасибо тебе, Господи», произнесла она про себя. Сейчас надо заняться Лили. Только сейчас, когда она остановила свой бег, она начала ощущать вину перед дочерью. Рождество в Рио, Барселоне, на острове Патмос. Господи, даже в Биаррице, совсем рядом с Лили, но без нее, если бы только…
– Лили, ты никогда не видела моего сына, Люка? Он вернется в Париж через несколько дней.
– Правда? – спросила Лили, а где он был?
– В Тоскане. Рисовал. Мне кажется, он очень одаренный художник. Масло, акварель, гуашь. Очень здорово, правда. У него талант, которым я могу только восхищаться, так как сам лишен этого. Он готовится к выставке следующей осенью. Вероятно, в октябре. У него это будет первая выставка в Париже. Он выставлялся на юге и еще был небольшой показ в Нью-Йорке в прошлом году, но это будет его первая большая выставка. Он, естественно, очень взволнован.
– Наверняка, это будет в вашей галерее, – Лили рассмеялась.
– Конечно. Но пойми меня правильно. Я должен поддержать его. Я бы не хотел показывать его работы, если они того не заслуживают, и подумал, что, возможно, он сможет помочь тебе поступить в художественную школу. Кажется, ты подаешь надежды.
– Я хочу поступить в школу в Нью-Йорке, – ответила Лили, – но мне нужно сначала подготовить вступительную работу. Было бы замечательно, если бы Люк помог мне с этим.
Николь слушала разговор Лили и Жан-Клода. «Господи, пусть так и будет! Пусть, наконец, у нас будет настоящая семья».
Лили и Люк взяли кофе и вышли из гостиной в небольшой сад. Летний вечер был теплым и пахло каштанами. Мягкий отсвет фонарей на Рю де Сен-Пре падал на внутренний кирпичный дворик.
– Ты бывала раньше в Париже? – спросил Люк, откинув со лба прядь светло-русых волос.
– Да. Я иногда проводила праздники со своей соседкой по комнате и ее семьей в Монморанси. Мы часто ездили в Париж в магазины или пообедать.
– Но ты никогда не была здесь долго.
– Пожалуй.
– Это замечательно. В таком случае, тебе требуется большая экскурсия. Я буду твоим гидом.
Лили почувствовала, что между ними протягивается невидимая нить.
– У тебя найдется время? Ты не будешь слишком занята, чтобы подготовится к демонстрации достопримечательностей?
Люк облокотился на каменную ограду, отхлебнул из чашки и потер затылок.
– Ах, да. Выставка. Ты поможешь мне.
– Чем я смогу помочь?
– Ты поможешь мне с каталогом, и, – он опять задержал на ней свой взгляд, – ты должна мне позировать.
Люк смотрел на нее в смущении. На мгновение у Лили сжалось все внутри, но тут же она поддалась теплу его взгляда и почувствовала незнакомую волну, поднимающуюся из какого-то неизвестного ей источника внутри.
Она просто отказывается ехать с нами, – сказала Николь. – Господи, ну кто остается на лето в Париже? Это какое-то упрямство.
– Ты спорила с ней? – спросил Жан-Клод.
– Нет. Она была совершенно непреклонной, – Николь покачала головой. Лили опрокидывала все ее планы. Она могла понять чувство обиды за годы, проведенные врозь, она сама себе сейчас признавалась, что забросила единственную дочь. Она могла понять гнев. Она понимала страсть, но пассивность Лили, хорошее отношение на расстоянии, выводили ее из себя. И хотя недели, проведенные в Сен-Жермене, были самыми безмятежными за все то время, что они провели вместе, в их взаимоотношениях не произошло никаких сдвигов. Расстояние между ними не уменьшалось и не увеличивалось. Температура их отношений оставалась вежливо прохладной, никогда не повышаясь и не понижаясь. Возможно, еще слишком рано. Возможно, она очень многого ждала, но ей так хотелось приблизить к себе Лили, компенсировать все то время, которое та провела без матери. Дважды она пыталась обнять Лили. Та не сопротивлялась, но и не отвечала, просто принимала эти объятия безо всякой заметной реакции. Как показалось Николь, просто для того, чтобы доставить ей удовольствие. Вроде бы, ей нравились прогулки по магазинам. Она получала удовольствие, примеряя вещь за вещью в каждом модном салоне, счастливо оценивая произведенный эффект и радостно выбирая самое подходящее.
– Мне кажется, что ей нравится посещать занятия, – сказал Жан-Клод. – Она просто не хочет прерывать их.
– Но ты ведь знаешь, как важно, чтобы мы проводили время вместе. – Я едва ли провела с ней час с тех пор, как она приехала в Париж.
Жан-Клод рассмеялся.
– Я понимаю, что часы, проведенные в «Шанель», «Диор» и «Живанши» в счет не идут.
– Ну конечно, они считаются, – сказала Николь, – но я говорю о времени, проведенном с глазу на глаз. Я рассчитывала, что мы будем вместе в Кап-Ферра. Господи, ты же знаешь, что я не могу сразу все рассказать. Я просто могу отвратить ее этим от себя. Мне нужно время.
– Я понимаю, Николь. Это важно для всех нас. Но разве можно за шесть недель добиться перемены? Она выглядит счастливой. Мне кажется, что не надо отрывать ее от занятий, если ей этого не хочется. Чем счастливей она будет, тем легче ей будет адаптироваться. – Он обнял Николь и прижал ее к себе. – Нам не так уж много осталось. Не будем спешить.
В тот день, когда Николь и Жан-Клод уехали из Парижа в Кап-Ферра, Лили сложила одежду в сумку и вышла из дома в Сен-Жермен-де-Пре. Она задыхалась, и у нее кружилась голова, когда она, наконец, добралась до студии Люка.
– Зачем столько одежды? – поддразнил ее Люк. – Она совершенно не нужна для того, чтобы позировать или заниматься любовью, а мы будем проводить время именно так.
– Мы что, даже не будем есть? – рассмеялась она. – Или выходить?
– Нет. У нас нет на это времени. Ты слишком легкомысленна…
Лили бросила одежду на кровать и ждала, когда он ее обнимет. Она повернулась и положила голову ему на плечо. Он взял ее голову руками и осторожно повернул к себе. Как она узнала? Это интересно. Но она знала, с самого первого вечера в Сен-Жермене, что Люк всегда будет в центре ее жизни. Совершенно четко, с равной уверенностью, она знала, что то, что будет кроме этого, это все равно будет Люк. Как она узнала об этом? Ей казалось, как будто чистый, узкий луч света сфокусировался на них, выделил их, осветив друг для друга, оставив остальной мир в тусклой тени. Мадлен верила в реинкарнацию и говорила, что души возвращаются и воссоединяются друг с другом, чтобы продолжить дело, начатое в прошлой жизни. Возможно, она права. Если так, то Люк будет для нее единственным поводом для возвращения, а она – для него. Остальные не важны. Только с Люком ее жизнь. Кроме того, что-то было в них обоих непрочное, иллюзорное. Только вместе они обретали устойчивость. Она ощущала, что в одиночестве никому из них не требовались пища и воздух, и только вместе они были такой реальностью, которой нужны подобные вещи для поддержания жизни. Она никогда не понимала легкомысленных девчонок, которые проводили часы, без толку мечтая о каком-нибудь кадете из военной школы, которая была чуть дальше на берегу озера, или болтая про эротические похождения, большей частью выдуманные, профессора Ле Клера или Херста, светловолосого швейцарца, шофера Мадам. И когда профессор Ле Клер затащил ее в маленькую пустую комнату над гаражом за его домом и просто-напросто трахнул, то это не прибавило ей совершенно никаких ощущений.