– Налей мне еще, а, Мэт? Только не разводи сильно! – она улыбнулась. – Не беспокойся, я в порядке. Конечно, я бы предпочла восторженную рецензию, но «Пастораль» уже стала бестселлером, так что черт с ними. Правильно?
– Правильно, – сказал он и встал, чтобы наполнить бокал. Марси накинула на плечи свитер и посмотрела на мокрую от дождя веранду, за которой не видно было бухты.
– Я очень рада, что на следующей неделе поеду на побережье. Мне нужно хоть немного солнца. Этот дождь просто нескончаем.
– Да, месяц был отвратительный, – согласился Мэт, подавая ей виски.
– Поехали со мной, Мэт. Ты все равно не можешь работать в такую погоду, разве нет?
– Я бы хотел немного солнца, – признался он, – но у меня на следующей неделе назначена встреча с земельной комиссией. Кроме того, тебе придется все время проводить с агентами и продюсерами.
– Ну и что? Ты сможешь играть в мяч и строить глазки молодым киноактрисам, пока меня не будет в отеле.
– По-моему, ты вполне уверена в себе, – он рассмеялся.
– Боже! – она швырнула бокал на стол. – Видит Бог, на несколько секунд я почувствовала себя уверенной. Если эта паршивая рецензия не добила меня, то это сделает мой муж.
– Марси, я просто пошутил. Мы же дурачились. Прости меня, я не хотел тебя обидеть.
– Не будем, – мрачно сказала она и прошла в спальню. Мэт услышал, как она там заплакала. Он покачал головой и вошел к ней.
– Слушай, Марси, что происходит? Ты же знаешь, я не имел в виду ничего…
– Этот мерзавец прав, – всхлипнула она. – Книга никуда не годится. Я это знаю. Он это знает. Теперь весь мир об этом узнает.
– Ах, Марси, у всех когда-нибудь бывают плохие рецензии, – сказал он.
– Да что ты вообще знаешь о рецензиях? – огрызнулась она. – Черт, мне не следовало выходить замуж… Я знала, что не смогу одновременно… писать и…
– Ты хочешь, чтобы мы опять это обсуждали? – спросил Мэт.
– Я говорю о том, что творческая энергия уходит не туда… Что эта энергия тратится на любовь, а не на творчество…
– Подожди, – недоверчиво сказал он. – Ты имеешь в виду, что от нашего брака страдает твое творчество?
– Ох, не будем. Ты не поймешь, – сказала она, встала и прошла на кухню. Он следовал за ней неотступно. Когда она потянулась к коробочке со льдом, Мэт схватил ее за руку и прижал к кафельной стойке.
– Марси, выслушай меня и выслушай хорошо, – голос Мэта был приглушенным и ровным, – это не наш брак мешает твоему творчеству. Если у тебя проблемы с творчеством, то причина тому – выпивка…
– Ты, сукин сын, – прошипела она, пытаясь освободиться. – Какого черта…
– И когда ты об этом подумаешь, – продолжал он, все еще прижимая ее к стойке, – может быть ты увидишь, наконец, до чего довело твое пьянство нашу семейную жизнь. Я люблю тебя, и я думаю, что тебе плохо, и это будет посерьезнее, чем одна паршивая рецензия или одна паршивая книга. А если тебе плохо, то нам вместе тоже плохо. Подумай об этом.
Он отпустил ее руки, прошел через гостиную и, вытащив из шкафа плащ, вышел под дождь.
– Она ждет вас в гостиной, – мягко сказала Анна Девинни и указала на закрытую дубовую дверь. – Вы в порядке?
– Я думаю, что да, – сказала Кэлли.
– Я скажу, чтобы вас не беспокоили, – сказала Анна и вернулась в кабинет, оставив Кэлли одну в слабо освещенном коридоре. Кэлли глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Она распрямила плечи и открыла дверь. Маленькая светловолосая женщина, стоявшая у окна, обернулась.
– Кэлли? – спросила она тихим дрожащим голосом и нервно откинула со лба прядь седеющих волос.
– Да, – сказала Кэлли.
– Проходи, садись, – Дорин указала на старое кресло, протертое на подлокотниках. Кэлли послушно села, и Дорин придвинула к креслу стул.
– Ох, – сказала она, садясь напротив Кэлли, – трудно, правда?
– Да, – сказала Кэлли, изучая лицо этой незнакомой женщины, пытаясь среди морщин, линий и трещинок разглядеть знакомые черты. Голубые глаза. Она помнила голубые.
– Ты помнишь меня, Кэлли? – спросила Дорин.
– Совсем чуть-чуть, Я помню, какие хорошие… – Голос подвел ее и задрожал. – Это было давно. Я не могу сказать, что я тебя помню.
– Это можно понять, – сказала Дорин. – Хочешь кофе?
– Что? О, да, спасибо.
Дорин подошла к окну и налила из кофейника две чашки кофе. – С чем ты пьешь?
– Чуть-чуть молока, – сказала Кэлли. Она смотрела на белые в синюю полосну брюки Дорин, которые свободно болтались на ее худой фигуре, и белый пуловер. На шее у нее была нитка искусственного жемчуга.
Кэлли взяла чашку кофе.
– Спасибо, – сказала она, улыбнувшись.
– У тебя на следующей неделе день рождения, – сказала Дорин.
– Да, – сказала Кэлли, внезапно вздрогнув.
Она поставила чашку на широкую ручку кресла.
– Я всегда посылала тебе подарки ко дню рождения. Ты помнишь? – голос Дорин слегка дрожал.
– Да, – сказала Кэлли. – Я помню, что они перестали приходить, когда мне исполнилось четыре… Послушай… Я даже не знаю, как мне называть тебя… Я буду звать тебя Дорин, ладно?
– Да, очень хорошо, – сказала Дорин, готовясь к тому, что за этим последует.
– Слушай, Дорин, давай проясним сразу некоторые вопросы. Раз уж речь обо мне, то моя мать – Элен. Джек – мой отец. Они меня вырастили. Они мои родители.
– Я понимаю.
– Я не искала тебя. Наша встреча совершенно случайна, и я даже не знаю до сих пор, как я к этому отношусь.
– Это можно понять, – сказала Дорин.
– Я тосковала по тебе очень долго, и в конце концов я прошла через это, и теперь ты здесь, и я не думаю… что у тебя есть право… – Слезы навернулись у нее на глаза. – Черт, – сказала она, доставая из сумки платок.
– Кэлли, я знаю, что у меня нет никакого права вторгаться в твою жизнь. Именно поэтому я не пыталась связаться с тобой. Я не была уверена, что тебе понравится, если я позвоню тебе, но я хочу с тобой поговорить, – ее голос стал тверже. – В конце концов, мне надо сделать это, потому что, несмотря на то, что ты мне сейчас рассказала, я не думаю, что ты полностью пережила мое исчезновение из твоей жизни. Я вообще сомневаюсь, что ребенок может это пережить. Я решила встретиться с тобой через столько лет не потому, что у меня есть на это право, хотя я очень хотела снова тебя увидеть, но потому что это могло бы помочь тебе разобраться в своих чувствах.
– Как ты могла это сделать? – спросила Кэлли. – Как ты могла просто уйти и оставить свою двухлетнюю дочь?
– То, что я сделала, ужасно и непростительно глупо, – просто сказала она, наклонилась и взяла дочь за руку. – Кэлли, то, что я собираюсь тебе рассказать, это не просьба о прощении, но очень важно, чтобы ты поняла. Надеюсь, что когда-нибудь ты простишь меня… не ради меня. Я твердо верю, что это поможет тебе стать счастливее, свободнее. И если это в моих силах, то я должна тебе помочь. Я должна постараться помочь тебе понять, что, несмотря на мой уход, я любила тебя. Кэлли, когда ты родилась, мне было шестнадцать. Твой отец был юношей, ему было всего семнадцать. Мы не были женаты. Мне бы хотелось сказать тебе, что мы любили друг друга, но это было бы неправдой. Мои родители умерли, когда я была маленькой. Я жила с Джеком и Элен, они всегда были добры ко мне. Но Джек был намного меня старше… и не отец, и вроде как не брат, и мне было очень одиноко. Я думаю, что искала любви. Так или иначе, тогда все было по-другому. Считалось очень позорным быть одинокой матерью. Я придумала, что мой муж служит в армии. Наша соседка все время спрашивала меня про мужа… Конечно, она знала, что я не замужем…
– Пилигрим, – тихо сказала Кэлли.
– Что?
– Пилигрим, – повторила она.
– Ах, да, – Дорин улыбнулась. – Собака Эдны Мак-Куад. Ты так любила эту грязную собаку! Ты говорила, что это твой лучший друг, – улыбнулась она. – Ты помнишь Питсбург?
– Не очень, – сказала Кэлли.
– Ох, Кэлли, это было ужасно. Сплошная копоть от металлургических заводов! Я выведу тебя утром во двор поиграть, а вечером приходится все стирать, потому что все – в копоти. Воздух был такой черный, что никогда не было видно солнца, правда, никогда. Джек приходил домой с завода весь покрытый этой ужасной черной копотью… И неважно, что люди выбивались из сил, поддерживая чистоту в доме, все равно все было покрыто этой ужасной копотью. Я ненавидела ее. Я хотела, чтобы мы уехали куда-нибудь, где меня никто не знал, и где ты могла бы видеть солнце. Но у меня не было денег, не было профессии, не было даже диплома об окончании школы. В конце концов, я встретила человека, который работал водителем грузовика. Он часто ездил во Флориду. Я убедила себя, что он в меня влюблен, и уговорила его взять меня с собой во Флориду. Думала, что найду там работу и заберу тебя к себе. Но этот человек напился, мы поругались, и он бросил меня в Джорджии. Я не могла найти работу, и у меня не было знакомых. Ох, Господи, – она покачала головой.