Красотища была необыкновенная! И как быстро преображалась местность, тоже было необыкновенно. Стрейндж выйдет, бывало, на лужайку, чтобы проверить пластиковые мешки с питьевой водой, и остановится в липкой грязи, заглядевшись на фермерские домики, разбросанные то тут, то там среди холмов. Стоит, смотрит сквозь голые чернеющие ветви ясеня или дуба, и прямо на глазах разворачиваются из набухших почек листочки и дом скрывается из виду, заслоняется молодой зеленью.
Другим весна не весна — им все едино. Дождь — ворчат на сырость и холод, проглянет солнце — ворчат, что развезло, шагу не ступишь. А Стрейндж радовался и дивился красоте. В первый раз за шесть лет он видел, как приходит весна. До войны он четыре года безвыездно служил на Оаху, где нет ни зимы, ни весны, потом, после нападения японцев, еще год там пробыл и потом еще один в тропиках. Давненько он не видел настоящей американской весны.
Учения проходили на возвышенной пересеченной местности к западу от реки Теннесси. Здесь не было таких медвежьих горных углов, как в восточном Теннесси, но если забраться подальше, в глубинку, то обязательно наткнешься на бревенчатые домишки, крытые дранкой, колодец и отхожее место во дворе. Фермеры в высоченных резиновых сапогах настороженно зыркали на чужих из-под обвислых шляп, как лесное зверье. У них можно было купить бутылку-другую «громобоя» — мутновато-желтого маслянистого варева; от одного вида этого адского зелья забирало дух. В домах над дверью висели связки высушенных и скрученных табачных листьев с перевитыми черенками. Табак они не продавали, а давали связочку за так, попробовать. Стрейндж не жевал домашнего табачку с тех давних времен, когда подростком бродяжил по Техасу. У женщин были угловатые, грубые лица, тонкие губы плотно сжаты, зато глаза глядели душевно и жалостливо. Дочки на глаза почему-то не попадались.
Почти в каждом доме за перекошенной оконной рамой висели флажки с одной или двумя, а то и тремя синими звездами посередине — по количеству мужчин, забранных из семьи в армию.
Утром единственной субботы, выпавшей за время маневров, вышел приказ предоставить с полудня личному составу частей и соединений суточный отпуск. Ближайший населенный пункт находился в трех милях — захудалый городишко под названием Максуэнвилл. Тем, кто не втиснулся в старый ротный грузовик, пришлось топать пехом по размытой грунтовке. В распоряжении Стрейнджа был хозяйственный джип, он кликнул клич, и вся его кухонная команда банановой гроздью облепила машину. Поставив на площади джип, Стрейндж первым делом пошел в гостиницу, единственную в городе, и снял номер — на тот случай, если кто подвернется. Ему досталась последняя незанятая комната.
В городок собралась солдатня со всего района учений: пехотинцы, артиллеристы, танкисты, связисты из других частей и даже несколько развязных горлопанов из воздушного десанта. Кого тут только не было! Девочек в этой дыре явно не хватало, зато выпивки хоть залейся. Максуэнвилл был центром «сухого» округа, но на окраинах прилепились три забегаловки, где можно было раздобыть втихую настоящее бутылочное виски, а не только мощный вонючий «громобой». Хитроумные хозяева заранее запаслись спиртным, забегаловки были забиты, и хвост очереди тянулся от входа по глинистой обочине. Стрейндж прошел днем по Мейн-стрит. То тут, то там уже завязывались пьяные потасовки.
Женщин на улицах вообще почти не было видно. Несколько местных гулящих и проституток околачивались у двух ресторанчиков, где, несмотря на вывеску: «Приносить и распивать спиртные напитки запрещается», хлебали вовсю, доставая бутылки из карманов или из-под стола. Остальные расселись с кавалерами в окраинных заведениях. Местные мужчины, судя по всему, старались как можно реже показываться на улицах, а те, что попадались, напускали на себя равнодушно — деловой вид и поскорее проходили мимо. Военно-полицейские машины пачками свозили пьяных обмякших вояк на сборный пункт, где их должны были подбирать патрульные из своих частей. Стрейндж понял, что кадр не подвернется, и налег на выпивку. Даже низкосортное бутылочное виски после самогонного «громобоя» казалось напитком богов. Повсюду царила бесшабашная, отчаянная удаль, как перед концом света; он тоже расслабился.
Он больше не горевал из-за Лэндерса. Люди кончаются, как и времена года, — таков закон. Один так, другой иначе, но все равно кончаются. Весна каким-то образом поставила все на свои места.