В тот же вечер Сильверса дома навестила еще более важная персона – продюсер межгалактической реальности Тэн Кельвин. Люди Кельвина, как узнал Митч, страдали от ужасного бодишейминга. Вселенная щедро одарила их уютным местечком в тихом уголке Галактики и высокоразвитым мозгом, благодаря которому они перескочили от колеса к квантовой физике за одно столетие. Но вот красотой они не отличались. В ответ на эту несправедливость они научились перевоплощаться.
Они могли принять любой облик, чтобы потешить себя эскапистскими фантазиями и не травмировать колонизированные народы. Ради Сильверса Кельвин перевоплотился в гребца-чемпиона из Оксфордской команды 1913 года. Современники посвящали стихи этому человеку с густыми вьющимися волосами и алебастровой кожей, пока крупповский снаряд не разнес его в клочья на Сомме.
Кельвин опустил тяжелую руку на плечо Сильверса:
– Ты, как никто другой, понимаешь, что на первом месте всегда успех проекта. Нам нужны новые идеи.
На столе лежала черная беретта.
– Дай мне немного времени, – молил Сильверс. – Мне нужен хотя бы один сезон.
Кельвин изобразил звук пердежа.
– Пожалуйста, – упрашивал Сильверс, бросившись к своему обеденному столу из секвойи, еще юного деревца в те времена, когда Кельвин создал миф о Христе – компиляцию из языческих верований.
– У меня есть идеи, – уверял Митч. – Много идей!
Он развернул на столе свое последнее творение: визуальную диаграмму на двух метрах оберточной бумаги, тысячи сюжетных линий, которые спрячут дочерей Иосифа Сталина от всех врагов в далеких галактиках, а высокие рейтинги Нильсена сделают Митча великим.
– Дело не только в тебе, Митч. Мы сворачиваем земное производство. Мы переключаемся на внутренних триангуланцев.
– Кто это?
– Неважно. Земляне давно уже исчерпали себя. Вымирание – это судьба, это ни для кого не секрет. Я желаю тебе добра, Митч. Грядут темные дни. Крах всего, геенна огненная. Детский каннибализм.
– Детский?
– Как только прорежутся зубы. Межзвездный рынок развлечений переполнен. Чтобы пробиться, нужно очень постараться.
– Кельвин.
– Да?
– Покажи, какой ты на самом деле.
– Думаю, не стоит.
– Пожалуйста!
– Когда-то очень давно я показался девушке. До сих пор жалею и до сих пор помню эту клевету. У вас такой узкий взгляд на прекрасное!
– Кельвин, ну прошу тебя.
В глазах Кельвина мелькнули искры, и Сильверс вдруг обмяк и утратил всякий интерес. Из стереосистемы послышались славянские завывания, унылей которых может быть только снег в пятнах мочи. Громкость нарастала, пока Кельвин не сказал:
– Возьми гребаный пистолет, Митчелл.
Сильверс сжал оружие в ладони, на лбу проступил пот; Кельвин облизал свои ровные зубы и бесстрастно произнес:
– Встань со стула, отбрось страх и медленно подойди к окну.
Сильверс повиновался и шагнул в яркий свет, внезапно заливший комнату, – золотой, расслабляющий, освобождающий от непосильного бремени. Что бы это ни было – это прекрасно. Так предначертано. Такой момент не может таить в себе угрозу.
– Митчелл Сильверс. Ты готов к прощальному подарку?
– Да, – срывающимся голосом ответил Сильверс. – Да, Кельвин, готов.
В сознании замелькали последние картинки, хлынули ложные воспоминания, которые Сильверс принимал за чистую монету и комментировал вслух.
– Я вижу Джорджи… – шептал Сильверс. – Я вижу Джорджи, она прекрасна.
– Да.
– Ее лицо рядом. Я чувствую ее дыхание на своей коже, ее губы нежно касаются моего уха. Она что-то шепчет. Она признается мне в любви…
– Следуй за ней.
– Она любит меня, – сказал Сильверс. – Кельвин, меня любили.
– Конечно! А теперь подними пистолет.
Сильверс повиновался со слезами радости и приставил пистолет к голове.
– Она любила меня.
– Браво!
– Меня любили!
– Брависсимо!
Затем мозги Митчелла Сильверса забрызгали окна и три дня пеклись на солнце на глазах у восхищенных соседей, принимавших их за произведение искусства.
Глава 5
Тело обнаружила Джорджи.
Это случилось днем в среду. Они с Сильверсом договорились встретиться и обсудить спин-оффы. Джорджи выехала из Брентвуда на серебристом порше в 14:07, миновала Санта-Монику, затем Линкольн-бульвар и Венис-Бич. В 14:24 прошла мимо ресепшен кондоминиума, а в 14:28 вышла из лифта в пентхаусе Сильверса, где природа, как всегда прагматичная, уже выводила в его трупе мясных мух. Джорджи стало дурно от зловонного запаха, но тело Митчелла она созерцала недолго, заметив на столе последний продукт его измученного разума, его незаконченную симфонию, разрозненные сюжетные линии приключений Оксаны в космосе. Сильверс погубил не только себя, но и надежду Джорджи, что наконец-то она станет первой в списке обзвона, уничтожил все ее шансы на спин-офф. ТNТ быстро свернул «Оксану». Дочерей Сталина заморозили в конце четвертого сезона, когда они обнаружили труп своего отца в московской канализации и узнали, что он приказал стерилизовать дочерей, чтобы не разбрасывались его генами где попало. Накануне своего сорокового дня рождения, пересматривая последний эпизод, посвященный исключительно фертильности, Джорджи поняла, что хочет ребенка. Ее охватило вполне естественное желание вернуть себе право материнства, которое она перечеркнула, подписав соглашение с Джимом. Она вернулась к этой теме однажды вечером, когда они с Джимом ели севиче на заднем дворике виллы «Колибри». Искусственный водопад соревновался с ударами отбойных молотков в соседних особняках, и от нарастающего шума раскалывалась голова.