Они договорились встретиться в «Спаго», ультрамодном ресторане Вольфганга Пака, расположенном на Сансет-Стрип в нескольких минутах езды от гостиницы «Беверли Уилшир», где Катринка и Адам всегда останавливались. Подъехав на стоянку почти одновременно, они оставили свои автомобили служителям и расцеловались, не подозревая о фотографах, которые всегда подкарауливали там приезжающие знаменитости и теперь бойко щелкали фотоаппаратами. Томаш казался смущенным. Но Катринка улыбалась и терпеливо позировала. Она была слишком вежлива, чтобы отказать им, и в то же время сочувствовала людям, которые в конце концов делали свою работу.
– С кем у вас свидание, Катринка? – спросил один из них.
– Это мой друг, – сказала Катринка, – Томаш Гавличек. Он ставит новый фильм на киностудии «Олимпик пикчерс», – охотно поясняла она, считая, что Адаму и Томашу не помешает лишняя реклама.
– Терпеть не могу это дерьмо, – пробормотал Томаш, торопя Катринку.
– Будь с ними полюбезнее, – сказала она, – и они будут к тебе хорошо относиться. – Это она усвоила из собственного опыта, исключением, конечно, была Сабрина.
Было поздно, и ресторан был заполнен. Кругом царило веселье. Катринка и Томаш, остановившись ненадолго, чтобы поздороваться со знакомыми, прошли за метрдотелем вниз по ступенькам и через весь зал к столику у окна, выходившего на Стрип.
– А где сегодня Адам? – спросил Томаш, когда они сели и заказали напитки. Как всегда, когда они были вдвоем, они говорили по-чешски.
– У него деловое совещание. А Жужка?
– Понятия не имею, – сказал Томаш. – Она не говорит мне, куда уходит.
Катринка внимательно посмотрела на него. Волнистые волосы Томаша стали совершенно седыми, его большие, глубоко посаженные глаза окружала сетка морщинок, а по обеим сторонам рта появились складки.
– Адам сказал, что исправленный сценарий гораздо лучше, – сказала она.
Томаш повел плечами.
– Над ним еще надо поработать. – Он был благодарен за эту работу и был готов сделать ее как можно лучше, но это была нудная поденщина, которую он всегда презирал. Иногда его охватывало отчаяние, он не понимал, как могло произойти, что он докатился до этого, вместо того чтобы ставить великие и серьезные фильмы, о которых всегда мечтал.
Официант принес напитки, и они заказали ужин. Затем Катринка задала еще несколько вопросов о фильме, который он должен был ставить, но Томаш не захотел говорить о нем. Казалось, что его не интересовали ни успехи Мартина в колледже, ни невероятные события в Восточной Европе, ни «бархатная революция» в Чехословакии, ни новый лидер страны – Вацлав Гавел.
– Все, чего ты хотел в шестьдесят восьмом, – сказала ему Катринка, – происходит сейчас, Томаш. – И опять он только повел плечами.
Официант принес их заказ, и Катринка, приступив к утке по-пекински, сказала:
– Я собираюсь поехать домой после Рождества.
– Хорошо. Жужка тоже хочет поехать, но я буду занят фильмом. – Его мать умерла год назад, больше никого из родных не осталось, и он не чувствовал необходимости возвращаться, более того, его даже страшила мысль о возвращении. Он был уверен, что там еще сильнее почувствует утрату всего, на что он надеялся и о чем мечтал.
– Я хочу повидаться с Отой Черни, – сказала Катринка. – И еще с тетушкой и двоюродными братьями, – она вздохнула. – Все, наверное, так изменилось.
– Меня беспокоит Жужка, – вдруг заявил Томаш, резко меняя тему.
Катринку она тоже беспокоила, хотя она и не была готова признаться в этом Томашу. Жужка, которая обычно была откровенной, в последнее время стала трудным собеседником. Ее настроение во время их частых разговоров по телефону резко менялось: то она казалась счастливой, через минуту – подавленной. Когда же Катринка спрашивала, что ее беспокоит, она вообще отказывалась признавать, что у нее были причины для беспокойства.
– Почему ты спрашиваешь? – сказала Катринка.
– Ее никогда нет дома, а когда я спрашиваю, куда она уходит, она отказывается отвечать.
– А ты, я полагаю, всегда говоришь ей, куда уходишь.
– По крайней мере, я ей хоть что-то говорю. Катринка в отчаянии покачала головой:
– Ох уж эти мужчины!
– А что?
– Ты жалуешься, что Жужка отказывается лгать тебе, как это делаешь ты?
– Ты думаешь, что у нее роман, – сказал Томаш мрачно. Он положил нож и вилку на тарелку, почти не притронувшись к отбивной из телятины.