Сожалея, что она больше не может пользоваться личным самолетом семьи Грэхемов, она позвонила Робин и попросила ее заказать себе билет на ближайший самолет в Мюнхен. Оттуда Катринка доберется до Кицбюэля на машине, где, по словам Поля Цейса, ее сын остановился на неделю в гостинице «Замок Грюнберг». Она быстро упаковала вещи, съела ужин, приготовленный Анной, приняла душ, оделась и, пока Лютер относил лыжи и багаж в машину, объяснила Анне все, что необходимо сделать в ее отсутствие, и затем уже в машине по дороге в аэропорт обговорив с Робин список поручений.
Робин, которая привыкла к неожиданным приездам и еще более неожиданным отъездам своей хозяйки, совершенно не удивилась, единственное, что ей хотелось знать, это что отвечать на звонки.
– Что мне сказать, когда позвонит господин ван Холлен? – спросила она, когда машина остановилась у входа в здание компании «Люфтганза».
– Скажи, что я поехала кататься на лыжах. Дай ему номер моего телефона в гостинице «Замок Грюнберг».
– А господину Грэхему?
– Скажи, чтобы катился к черту, – сказала Катринка. Затем, рассмеявшись, расшифровала: – Нет, лучше скажи ему, где я. Я не хочу никаких проблем в ближайшие несколько дней. – Она наклонилась и поцеловала Робин в щеку. – Пошли мне факс, если что-нибудь срочное. Остальное может подождать. Я ненадолго. Позвони мне завтра.
– Обязательно, не волнуйся.
– С тобой никогда, – сказала Катринка, помахав ей рукой, и поспешила в здание аэропорта.
Салон первого класса был почти пуст, и после бокала шампанского Катринка выключила свет и погрузилась в легкий сон, при этом мерный гул моторов и тихие разговоры стюардесс с пассажирами не только не беспокоили ее, но даже убаюкивали. Самолет приземлился в Мюнхене рано утром следующего дня. К обеду она уже была в своем роскошном бело-золотом номере, отделанном в стиле барокко, в гостинице «Замок Грюнберг». Она быстро переоделась в лыжный костюм и поднялась на подъемнике на гору Рог. Она встретила, на удивление, мало знакомых лиц; хотя Катринка время от времени останавливалась, чтобы поговорить с кем-либо из окружающих, обменяться новостями, она все время оглядывалась по сторонам, но не очень надеялась встретить своего сына. Она знала, что у нее гораздо больше шансов увидеть его днем в баре или во время ужина.
Она каталась до тех пор, пока не закрыли подъемники, хотя условия были не из лучших. Недостаток снега и ледяная корка на склоне сделали спуск опасно быстрым. Так как в последнее время она старалась провести как можно больше времени с Марком, обычно в немноголюдных местах, где их не могли бы узнать, она каталась на лыжах очень мало и немного потеряла форму. Она вернулась домой безумно уставшей, быстро приняла душ, нырнула в кровать и моментально заснула. К счастью, она забыла повесить на двери табличку «Просьба не беспокоить», поэтому горничная, постучав в дверь, разбудила ее как раз к ужину. Попросив ее прийти немного позже, Катринка надела платье Кристиана Лакруа, которое было на ней на день рождения Карлоса в тот вечер, когда она и Марк нашли друг друга. Она считала это платье счастливым.
Войдя в зал ресторана и ожидая метрдотеля, она стояла почти на том же самом месте, где много лет назад стояли Адам и Александра, в то время как она и Натали наблюдали за ними, сидя за столиком. Ее глаза нетерпеливо выискивали среди фресок, всевозможных растений и другой обстановки знакомое лицо ее сына. Вдруг он предпочел поужинать где-нибудь еще? Вдруг Поль Цейс ошибся и ее сын совсем не в Кицбюэле?
Наконец, она увидела его. Она вздохнула с облегчением и страхом. Он был здесь, скоро, очень скоро она поговорит с ним. Он был с друзьями, молодыми людьми.
– Вы одна, госпожа Грэхем? – спросил метрдотель по-немецки, подходя к ней и улыбаясь. – Или же к вам присоединятся друзья?
– Одна, спасибо. И если возможно, я хотела бы сесть за тот стол около стены с мальчиком и собакой, – сказала она, показывая на часть огромной фрески, которая украшала три стены зала. Чтобы подойти к своему столику, она должна была пройти мимо своего сына.
– Конечно, – сказал он.
Катринка направилась за метрдотелем через зал, устремив взор на лицо сына, желая, чтобы он взглянул на нее. И он, как будто почувствовав, что к нему взывают, посмотрел на нее как раз в тот момент, когда она проходила мимо него, и заметил ее улыбку и легкий кивок головы в знак приветствия. В его глазах появилось удивление, но только на мгновение. Затем он улыбнулся, вспомнив ее. Огромным усилием воли она повернула голову и продолжила движение к своему столику.
Он был более красив, чем он ей запомнился, или, возможно, ей так сейчас показалось. Разве матери не считают всегда, что их сыновья самые красивые на свете? И она улыбнулась себе. Нина Грэхем едва ли была ослеплена любовью к Адаму.