– Теперь мы совсем выбились из расписания, – сказал Луда. – Он будет в отвратительном настроении весь день.
Катринка старалась чем-нибудь заняться. Она читала, болтала с актерами, полировала ногти, повторяла роль, но чувствовала себя беспокойно. На нее нашла какая-то вялость. Скука, думала она. Вендулка Габриэл, от природы лишенная темперамента, спокойно сидела на стуле и вышивала. Катринка даже пожалела, что не научилась вышивать у своей матери. Вышивание по канве показалось ей сейчас превосходным способом снять напряжение.
В конце концов, проблему с освещением решили, и Катринка опять оказалась на съемочной площадке с Вендулкой и Лудой, только теперь перед работающей камерой. Вопреки предсказаниям Луды, Бартош был весел. Катринка чувствовала, что напряжение ее спадает и все начинает ей нравиться.
В этот вечер Бартош знаком руки отпустил ее, а сам сел в кресло побеседовать с Вендулкой. Луда снова пригласил ее пообедать с ним. Она согласилась, и они по отдельности поехали в Прагу, договорившись встретиться в очаровательном маленьком ресторане в «Злате Хрушку», который располагался в доме восемнадцатого века недалеко от «Замка». И хотя она видела, как красавец Луда отчаянно кокетничает с ней, она никак не могла сосредоточиться. Она думала о Миреке Бартоше и Вендулке Габриэл, о том, что видела, как они прижимались друг к другу в сумраке студии. Это, конечно же, была ревность, хотя она и не понимала этого. Она еще никогда в жизни не знала этого чувства.
Луда проводил ее до машины, обнял, хотел поцеловать в щеку, но Катринка отстранилась и, дружески улыбнувшись ему, пожелала спокойной ночи.
– У тебя есть приятель? – спросил он, удерживая ее руку, чтобы она не ушла, не ответив.
– Нет, – ответила она, удивившись вопросу. – А что?
– Я просто интересуюсь. Доброй ночи, Катринка, – попрощался он.
Бартош как-то попросил ее вечером задержаться, затем еще, потом уже два вечера подряд, и каждый раз они репетировали на пустынной сцене – два человека в безбрежном космосе, всего два человека во всем мире. После репетиции он возил ее ужинать каждый раз в другой ресторан, но всегда маленький и романтичный, с прекрасной едой, какую только можно было найти в Праге. Он заказывал самые дорогие блюда, лучшие вина, а на четвертый вечер русскую икру и шампанское.
– Ты малость пьяна, – сказал он одобрительно, когда они покидали ресторан. Он обвил ее рукой, чтобы поддержать.
– Совсем немножко, – призналась она. Она чувствовала себя чудесно, бодрой и сильной, хотя у нее слегка кружилась голова.
– Я отвезу тебя домой, – предложил он.
Когда они приехали в отель, то вместо того, чтобы открыть изнутри дверцу, как он делал это обычно, Бартош вышел из машины и обошел ее. Помог Катринке выйти, провел ее через холл мимо уютно спавшего портье и поднялся с ней по лестнице к ее комнате. Несколько раз ей казалось, что она должна что-то сказать ему, например, что она прекрасно дойдет сама, и попрощаться с ним, но она не могла сделать этого. Еще раз его полная уверенность подавила ее, и она не могла сказать ему, что он не должен этого делать. Но чего этого? Она только чувствовала, что задыхается от волнения. Это было не из-за шампанского. Ее разум был абсолютно ясен.
Катринка почувствовала его руку на пояснице, когда поворачивала ключ в замочной скважине.
– Я прихватил шампанское, – сказал он.
– Вы зайдете? – спросила она, не зная, что еще сказать.
– Если ты мне позволишь, – ответил он.
Она открыла дверь и вошла: включив свет, быстро оглядела комнату, проверив, все ли в порядке. Комната была маленькой, даже без санузла, стены недавно покрашены в жизнерадостные тона. Вешалку скрывала цветастая ситцевая занавеска. Мебель была начала 50-х годов: потертое кресло, круглый стол с единственным стулом, комод, ночной столик и низкая кровать под простеньким покрывалом.
– Неплохо, – сказал Бартош, закончив осмотр комнаты и поворачиваясь к ней. – Итак, я здесь, – добавил он, – и что ты собираешься со мной делать?
Его присутствие ощущалось так сильно, что казалось, он заполнил собой всю комнату.
– Я не знаю, – честно призналась она.
– Не знаешь? – сократил он расстояние между ними, и когда обнял ее, она с трудом могла сдерживать дыхание. Он закрыл ей рот поцелуем, а потом она почувствовала его трепетный язык, вызвавший у нее маленькие взрывы чувств. Его руки ласкали ее тело сначала через тонкий слой одежды, а затем, скользнув под ткань, гладили ее кожу. Он трогал ее там, где прежде никто ее не трогал, но вместо того, чтобы остановить его, она обвила его руками и прижалась к нему, желая быть ближе и ближе, насколько это возможно.
Он отстранился от нее и спросил:
– Ты хочешь, чтобы я ушел?
И его улыбка сама ответила на этот глупый вопрос. Волосы ее разлетелись, блузка сбилась, она чувствовала, что вся горит.
– Нет, – ответила она и подумала, что просто умрет, если он уйдет сейчас, если перестанет дотрагиваться до нее, если тот огонь, который она чувствует внутри себя, уйдет из ее тела.
Он снял ее блузку и юбку, расстегнул бюстгальтер и начал нежно ласкать ее груди, сначала пальцами, потом ртом. Потом положил ее руки на свой пояс.
– Помоги мне, – прошептал он, и она почувствовала его горячее дыхание около уха. Она неловко расстегнула его ремень, потом «молнию» на брюках, а он продолжал обнимать ее тело, лаская бедра через тонкую ткань трусиков.
Уже обнаженный, он медленно, продлевая мгновения, раздевал ее.
– Покажись, – попросил он, когда она осталась нагой. Она медленно повернулась вокруг, не испытывая смущения.
– Ты удивительно красива, – сказал он. – Твое тело великолепно.
Он крепко обнял ее и перенес на кровать.
– Ты никогда не занималась этим прежде?
Она покачала головой.
– Не бойся. Тебе понравится.
Глава 13
– Ты сошла с ума. Ты просто сошла с ума, – воскликнула Жужка; шерстяной помпон на ее красной шапочке, казалось, подпрыгивал от возмущения. Она положила лыжи в багажник и забралась в автобус.
Небо было безоблачным и голубым, как воробьиное яйцо. Воздух прозрачен, как хрусталь, а на горизонте выстроились покрытые снегом горы. Это была картина необыкновенной красоты, но Катринка была к ней равнодушна. Жужка права? – думала она. Она сумасшедшая? А если да, то что же в этом удивительного? Положив свои лыжи рядом с лыжами Жужки, она последовала за подругой в автобус.
– Вот это падение, – сказала с притворным огорчением Илона Лукански. – Хорошо еще, что ты ничего не сломала.
Катринка только пожала плечами.
– Это было неплохо, – ответила она. – Поздравляю. На лице Илоны засияла ехидная победная улыбка.
Это был декабрь 1967 года, они были на соревнованиях в Сан-Морице, где только благодаря падению Катринки Илона заняла первое место.
– Вот сука, – прошептала Жужка, когда Катринка усаживалась рядом с ней. – Но она права. Ты же могла сломать себе шею. Нельзя же так рисковать.
Друзья по команде старались не смотреть на Катринку, делая вид, что они и не ведали о ее падении. Она, должно быть, подавлена, думали они. Зачем же обострять ее переживания. Все, в том числе и Жужка, были уверены, что Катринка сделала этот поворот нарочно, чтобы увеличить скорость на заключительном этапе дистанции. Но они ошибались. Катринка просто потеряла контроль. Хотя она изучила трассу накануне, маршрут, который она держала в памяти, всего лишь на секунду был вытеснен лицом Мирека Бартоша. Прежде чем Катринка осознала это, она сошла с трассы, пропустила поворот и неслась прямо к краю скалы, обрывавшейся в ущелье. Ее охватила паника, ужас парализовал мозг, и она продолжала свой сумасшедший полет в вечность. Но ее молодое, здоровое тело, казалось, жило отдельно. Сработал инстинкт самосохранения. Не ожидая указаний, ее сильные мышцы развернули тело. Она заставила себя собраться для следующего поворота, но было слишком поздно. Потеряв равновесие, она упала в глубокий снег. Илона и Жужка правы, думала Катринка, она могла разбиться. Возможно, так было бы лучше. Это решило бы все проблемы.