Не забудьте, у Вас в пятницу свидание с рыженькой Наташей, крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-36-
Приветствую Вас, Серкидон!
Доложу Вам об одном несовершенстве моего тёртого этим безумным миром организма: страдаю аллергией на пыльцу берёзы. И получается: кому «берёза белая подруга»187, а я в разгар цветения ея хожу сопливый-некрасивый и «почти берёзке каждой ножку рад» бы обломать…
Был у врача-аллерголога. Прописали: таблетки – глотать, порошки –жевать, капли в глаза – капать, спрей в нос – задувать. Я спросил: «Доктор, а я уши ничего не надо?». «В уши – беруши» – улыбнулось лукавая женщина. «Да Вы поэт!» – чихнул я. На том и расстались.
Вся эта химия, которую приходиться запускать внутрь, и грузит, и гнобит меня изрядно, а иногда в голове многодумной что-то переклинивает. Этим спешу объяснить буйные фантазии по поводу Ваших встреч-невстреч с барышнями-химерами, а также некоторую сезонную небрежность писем. И дурацкие сны последних дней – явление из того же лукошка.
Долгожданна и радостна для человека весна, но для человеческого организма это очень тяжёлое время. Особенно, если младости гейзер затих… Аллергические неприятности начались, когда Ваш письмотворец два раза (туда и обратно) прошёлся по берёзовой рощице в кафешку подле станции метро «Удельная», где чуть было не отбил «розовую кофточку» у «Кисы Воробьянинова». Ныне от этаких прогулок у меня строгий медотвод. «Ищу я для прогулок//Поближе закоулок»188 – это не совсем мои стихи. Проще говоря – гуляю по двору.
Сегодня довелось потоптаться у детской площадки вместе с нашим продвинутым аспирантом. Благо солнышко выглянуло, и мы немного пообщались. Для начала напугал я охальника шутейно: «А знаешь, есть такой цвет “дети Эдуарда”?» Эдик вздрогнул, помрачнел и спросил: «Чёрный?» – «Нет, – говорю, – бледно-розовый. Но бог с ними с детьми, скажи, Эдик, а куда ты своих красоток развлекаешь? Имею в виду культурные мероприятия, кроме кино, понятное дело. Эдик говорит:
– Да я и в кино не вожу. Всё как-то ноги не доходят. Я по-птичьи: сначала распушу хвост, как павлин, потом пою звонкие песни, как соловей, а наконец, как дятел, долблю в одну точку.
– А что бы ты посоветовал молодому человеку в плане чистого искусства. Куда сейчас не опасно пригласить девушку?
– Говорят в филармонии бродят стада одиноких, непуганых меломанок. Но я бы не советовал. Они все музыкой тронутые, там и до детей Эдуарда недалеко, или до каких-нибудь других.
– Эдик, а что же твоя пассия из муз.училища, которая нота «лю» – «О! Оказалось это не песня, это Вагнер четырёхчасовый, крещендо, кода… скрипичным ключом заворачивается…
– Стой, Эдик, пощади моё богатое воображение…
Мало чем помог нам циничный Эдик, одно прояснилось – в филармонию Вам ходить нельзя. Но вопрос – куда ведут хорошие мальчики хороших девочек? – остался открытым…
Позвольте некоторый экскурс, Серкидон. Пусть на физическом плане далеко от дома мне не отойти, зато ментальным образом могу – куда угодно. А мне угодно в пушкинские времена девятнадцатого века…
Пока Александр Сергеевич тосковал в Михайловском, вдовствующая и скучающая императрица Мария Фёдоровна,189 мать императоров – Александра Первого и Николая Первого, устраивала во дворце на Елагином острове балы, которые продолжались до утра. Дамы меняли перчатки по несколько раз, поскольку перчатка дамы по этикету должна была благоухать. «Меняет кавалеров, как перчатки», – говорили о легкомысленной кокетке. Вы, Серкидон, могли, как и Андрей Болконский, встретить свою любовь на балу. «Верней нет места для свиданья и для вручения письма»190, Вы только представьте себе, Серкидон: море света, бодрая музЫка, грациозные движения дам и кавалеров, правила и условности. Где оно всё? Всё ушло, точно кто-то злой и лохматый крикнул: «Назад в пещеру!» Пришли времена ночных клубов. Там и темно, как в пещере, а камнепады и рыки зверей вполне заменяет гремящая какафония…
Впрочем, «Времена не выбирают//В них живут и…» тут я маленько пропущу, чтобы Вас не расстраивать и после небольшой паузы продолжу цитировать поэта, с которым мы уже знакомы, которого восторженные поклонники называют императором созвучий и Александром Третьим:
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
188
А.С. Грибоедов «Горе от ума». Фамусов: «Нельзя ли для прогулок//Подальше выбрать закоулок».