Она обещала себе в качестве утешения, когда наплакалась, что вызовет его в ближайший подходящий момент, пока же приходилось просто стойко терпеть. Еще хуже было думать о его переживаниях, и мысль, что он, может, сейчас сидит один в своей комнате и плачет, опять повергла ее в слезы. Ее охватили чуть ли не паника, отчаяние, ужас оттого, что она его предала, что, поехав в Калифорнию, поступила неправильно. И вдруг Дафна поняла, что ей нужен кто-то, кто бы ее ободрил, кто бы сказал, что ее ребенок в порядке, и единственный, кто мог это сделать, был Мэтью. И даже не взглянув на часы, чтобы проверить, который час на востоке, она кинулась к висевшему на кухонной стене телефону. Дрожащими пальцами Дафна набрала знакомый номер, моля Бога, чтобы Мэтт не спал. Ей надо было с кем-то поговорить. Немедленно.
Она набрала бывший номер миссис Куртис, и через мгновение низкий, хрипловатый голос ответил, и от одного его звука ей стало уже не так одиноко.
– Мэтт? Говорит Дафна Филдс. – Когда она услышала его голос, у нее пересохло в горле, а на глазах снова выступили слезы, хотя она пыталась их сдержать. – Я не слишком поздно?
Он тихо засмеялся в трубку:
– Ты шутишь? На моем письменном столе работы еще часа на два или три. Как тебе Калифорния?
– Не знаю. Я ее еще не видела. Все, что я видела, это комнату в гостинице, а теперь мой дом. Мы переехали только сегодня. Я хочу сообщить тебе мой новый номер.
Она сообщила, он записал, тем временем она пыталась вновь обрести спокойствие и не казаться такой расстроенной. Дафна спросила его, как дела у Эндрю.
– Все прекрасно. Сегодня он научился ездить на двухколесном велосипеде. Ему не терпится сообщить тебе об этом. Он сегодня вечером собирался написать письмо.
Все это звучало так нормально и естественно, и вдруг чувство вины, которое она ощутила, стало ослабевать. Но ее голос был все еще печален:
– Жаль, что я не могу там быть.
Мэтью молча слушал Дафну, сопереживая ее чувствам.
– Ничего, приедешь. – Они помолчали. – Дафф, ты-то сама о'кей?
– Вроде бы... вроде да. – И она вздохнула. – Просто ужасно одиноко.
– Писателю приходится работать в одиночестве.
– И бросать единственного сына. – Она снова глубоко вздохнула, но слез больше не было. – Как дела в Говарде?
– У меня напряженно, но я начинаю привыкать. До приезда сюда я думал, что неплохо справлюсь, но так уж получается, что всегда есть еще масса непрочитанных личных дел или ребенок, с которым надо поговорить. Мы вносим некоторые изменения, но ничего разрушительного не предпринимаем. Я буду тебя держать в курсе дела.
– Обязательно, Мэтт.
Он слышал, какой у Дафны усталый голос. Она казалась ему маленькой девочкой, которая, находясь далеко от дома, ужасно по нему тоскует.
Наступила короткая пауза, он попытался представить ее в далекой Калифорнии.
– Опиши мне свой дом.
Дафна рассказала ему, и, судя по всему, на Мэтта это произвело впечатление, особенно когда он услышал, кому Дом принадлежит. Беседа с ним отвлекла ее от горьких раздумий. У него и это хорошо получилось. Он был эмоциональным, мудрым и сильным. Но Дафна все еще испытывала знакомую тоску по Эндрю.
– Я на самом деле по вам всем скучаю. Его тронуло, что она включила и его.
– Мы тоже по тебе скучаем, Дафна.
Ей было приятно слышать его голос, она почувствовала в душе волнение, и, сидя в пустой кухне в восемь вечера, она обратилась к этому мужчине, которого знала так недолго, но с которым тем не менее подружилась перед отъездом:
– Мне здесь не хватает бесед с тобой, Мэтт.
– Я знаю... я ждал, что ты приедешь в минувший уик-энд.
– К сожалению, я не могла. Здесь чувствуешь себя словно за миллион миль от дома, и не имеет значения, что здесь так красиво.
– Ничего, время пройдет быстро.
Но вдруг предстоящий год показался ей всей жизнью. Дафне пришлось подавить слезы, в то время как он продолжал:
– И подумай, какой это шанс для тебя. Нам обоим предстоит много важных новых испытаний.
– Да, я понимаю... как тебе работается в Говарде? – Мало-помалу к ним вновь возвратилась та легкость общения, которая отличала их беседы в школе, и Дафна почувствовала себя не так одиноко. – Твои ожидания оправдались?
– Пока да. Но должен признать... Я чувствую себя здесь таким же оторванным от Нью-Йорка, как ты в Калифорнии. – Он улыбнулся и потянулся в кресле. – Нью-Гемпшир – это ужасная глушь.
Она тихо засмеялась:
– Уж я-то это хорошо знаю! Когда я впервые туда приехала отдавать Эндрю в интернат, эта тишина меня просто раздражала.
– А что ты делала, чтобы к ней привыкнуть? – Он улыбался, вспоминая ее глаза, и разделяющие их тысячи миль словно бы испарялись.
– Я вела дневник. Он стал моим закадычным другом. Именно благодаря ему я стала писать. Дневник превратился в очерки, потом я стала писать рассказы, а потом написала первую книгу, а теперь, – она оглядела сверхсовременную белую кухню, – а теперь смотри, что происходит, я на Западном побережье пишу сценарий, которых никогда не писала. Так вот, я думаю, может, тебе просто свыкнуться с тишиной и выкинуть это из головы?
Они оба рассмеялись.
– Мисс Филдс, вы недовольны?
– Нет. – Она задумалась и с мягкой улыбкой добавила: – По-моему, я сейчас просто скулю. Мне было ужасно одиноко, когда я тебе позвонила.
– В этом нет ничего зазорного. На днях вечером я звонил сестре и чуть ли не плакал. Я попросил одну из моих племянниц передать ей мои жалобы, надеясь найти у Марты хоть каплю сочувствия.
– И что она сказала?
– Что я неблагодарный паршивец, что мне платят в два раза больше, чем я получал в Нью-Йоркской школе, и что мне следует заткнуться и радоваться этому. – Он рассмеялся, вспоминая слова, переданные по телефону племянницей. – Вот такая у меня сестра. Она, конечно, права, но я все равно был ужасно зол. Я хотел сочувствия, а получил пинок под зад. И я думаю, что заслужил его. Подобные вещи я говорил ей, перед тем как мы сбежали в Мексику.
– А как это было?
Дафне больше не хотелось работать. Ей просто хотелось слышать голос Мэтта.
– О Боже мой, Дафна, Мексика – это был самый безумный из моих поступков, но я о нем нисколько не жалею. Какое-то время мы жили в Мехико. Три месяца провели в Пуэрто-Валларта, который тогда был маленьким сонным городком с булыжными мостовыми, в котором никто не говорил по-английски. Марта не только научилась там читать по губам, она научилась читать по губам по-испански. – В его голосе при этом воспоминании снова прозвучали восхищение и любовь.
– Она, наверное, изумительная женщина.
– Да, – его голос был тихим, – так и есть. Она во многом напоминает тебя, знаешь? У нее есть одновременно воля и доброта, а это редкое сочетание. Большинство людей, переживших в жизни суровые испытания, сами ожесточаются. А она нет, и ты тоже.
Его слова заставили ее опять подумать, как же много он знает, гораздо больше, чем она ему рассказывала. Но он уже решился признаться ей: