И белые статуи в тёмных садах:
Будь сад этот хоть Люксембургский, хоть Летний,
Версаль, Сан-Суси, Кадриорг или даже
Какой-нибудь сквер, уж совсем незаметный –
Без мраморных тел – пустовато в пейзаже.
Не зря мы античность под зеленью ставим.
Скульптуры – живыми их делает птица,
Которая в силу таинственных правил
Хозяйкой на головы статуй садится!
Присесть на причёску хоть Геры, хоть Парки...
Ведь отдых так нужен для крыльев усталых,
Что чайки уверены: статуи в парке
Белеют лишь в качестве их пьедесталов.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но сумерки сгонят их властно и немо.
Над крышами наискось тучу прочертит
Крылатым мельканьем пунктир через небо –
Последнее белое в чёрном, вечернем...
Взлёт – крылья в закате окрасятся рыжим,
Зигзагом сверкнёт отсвет этот короткий,
Чтоб цвет отнести фонарям неподвижным
И плавно бегущим огням самоходки.
Опять белизною на черном качается,
И лаком речным отражение моет...
И в черном ночная река разрастается
Так, будто бы сразу за городом – море.
5 декабря 2012
ПТИЧЬИ СТРОЧКИ
Дождливы сумерки. А в тучах дыры.
С ползущей темнотой едва заметны
В деревьях резко мечутся пунктиры,
Мелькают вертикали через ветки,
Пересекают вверх наискосок –
Слились в картину дерево и птицы...
Подставив редким отсветам висок,
Дуб встал на цыпочки и шевелится –
Невидимы ночные птицы в нём –
Безветрие.
Движенья нет иного.
Но птицы чертят буквы, а потом
В ветвях, желтея, возникает слово.
Спешу его списать...
1 декабря 2012
* * *
Отражения, падающие в неподвижные зеркала –
Чёткие картины старинных мастеров,
А колыханья отражений, когда рябь по воде пошла –
Эта живопись деформирует лица, стены, или коров....
Чем мельче рябь, тем искаженье своевольней, странней.
И мельтешат орнаменты искусным невнятным узором,
Повтореньем чего-то, в чём не было ни людей, ни зверей,
Будто сразу десяток песенок – одним охренелым хором!
Видно, оба мрачных ненавистника искусства
сговорились между собою –
Моисей и Мухаммед решили, сдуру или со зла,
Запретить людям изображать всё тёплое, всё живое,
Но к счастью позабыли запретить зеркала!
Ну, отражение нынешнего искажает историю, –
Остаётся зыбкий и заоконный мир – он таков:
Правдиво показать его могут разве что вечерние окна, которые
Углубляют все расстояния, состоящие не только
Из застылости зеркал и суетливости ручейков.
23 ноября 2012
ПЕРЕД НОВЫМ ГОДОМ
В четыре часа ещё светло и совсем не зима.
Не очень украшены даже витрины, мимо которых
Надо протиснуться под цветные лампочки.
У входа в кафе сгущается полутьма,
И проходя в глубину,
Прикасаешься
К обрывкам чужих разговоров...
Так забавно притворяться тут посторонним
И подолгу разглядывать виденное не раз!
А зачем?
Никто ответить не сможет...
Важней подождать, пока неопределённый час
Уступит место вечеру, который болтающих не потревожит...
А когда выходим,
Сначала фонарь заглушает полусветящееся окно,
Нарисованное на сумерках желтеющим силуэтом,
И велосипеды мелкими фарами полосуют стену,
А потом вокруг фонаря становится и вправду темно,
Но тьма сгущается так негромко и постепенно,
Что хочется поймать подвижную грань
Между ней и светом.
28 декабря 2012
* * *
Вновь приснились лыжи в Сосновке,
Петербургских лесов клочки,
Да трамвай, что скрипя и неловко
Проползает вдоль снежной реки...
Оторвись от белого круга,
Заберись – уж в который раз! –
В карнавальные зимы юга,
В те, где снег – лишь калиф на час,
Впрочем, он и на час не властен –
Сникнет весь перед рыжей сосной,
А дождей и туманов напасти
Все останутся за спиной!