После принятия такого важного решения я уехала в Австралию на тридцать пять дней. Перед отъездом мы пришли в загс, но заявление у нас брать отказались. По правилам загса заявление подавать полагалось за три недели вперед, а не за два месяца. Присылать в Москву заявление из Австралии? Подобное никто еще не делал... И в это время теннисистов пригласили в Моссовет. Там нас принимает зампред исполкома Пегов, с которым я ездила в Америку. Ничто так не сближает советских людей, как совместное пребывание за рубежом с суточными, которые, по-моему, ниже прожиточного уровня безработных. "Анатолий Михайлович, - сказала я, - у меня не берут заявление во Дворце бракосочетания". - "Кто у тебя не берет заявление, Олечка? Когда ты хочешь расписаться?" - "Двадцать пятого февраля". - "Да ты что, ты же армейка, надо двадцать третьего, в День Советской Армии". Я подумала, спорить здесь не буду, а во дворце поменяю, как хочу. Он тут же позвонил директору дворца и сообщил, что Морозова придет двадцать третьего и в этот день надо зарегистрировать ее брак. Когда мы с Витей пришли заполнять бланки, я заикнулась по поводу двадцать пятого. В ответ: "Нам сказали из Моссовета - двадцать третьего", и таким тоном, что стало ясно, обсуждению решение Моссовета насчет моей собственной свадьбы не подлежит. Так мы и поженились в День Советской Армии, как сказал Пегов.
II. В КОМПАНИИ ЛУЧШИХ
Каждый из последующих рассказов, о ком бы он ни был, - это, простите, все же рассказ обо мне. Лучшие годы моих спортивных выступлений связаны с героями этой главы, вот почему, когда я говорю о них, я говорю и о себе. Я играла против и играла в паре со многими хорошими спортсменами. Каждый из них в моей памяти. Но для своей книги я выбрала лишь несколько имен тех, кто оказал наиболее сильное влияние на мою спортивную судьбу.
АННА ДМИТРИЕВА
Аня - начало моего тенниса. У нас с ней был один тренер, значит - один жизненный стержень, то есть одинаковая цель, да и линия достижения этой цели (не только спортивной) оказалась похожей. Я считаю, именно воспитание Нины Сергеевны держит нас вместе. Были и сложности в наших отношениях, и расходились мы, но в итоге снова оказывались рядом, и должна сказать, что очень дорожу дружбой Ани и берегу ее. Дмитриева не только была выдающейся спортсменкой, она и замечательный человек, в любой ситуации всегда держалась достойно, не терялась. Никто, как Аня, не способен найти время, чтобы помочь тебе, когда в твоей жизни наступают тяжелые дни.
Первый раз я увидела Дмитриеву, когда Нина Сергеевна разрешила нам, одиннадцатилетним, присутствовать на ее тренировке. В то время Ане уже помогал и Сергей Сергеевич Андреев. На деревянной лавке у динамовских земляных кортов мы сидели замерев. То, что я не шевелилась, глядя, как играет Дмитриева, я хорошо помню. Как-то на тренировку к Дмитриевой не пришел кто-то из спарринг-партнеров, и нас, шмакодявок, отправили на другую сторону корта принимать, а точнее, бегать и подавать ей, отрабатывающей подачу, мячи. В группе "помощников" Дмитриевой оказался весь будущий цвет советского тенниса: Марина Чувырина, Таня Чалко и я. Можно представить, с каким чувством мы выходили против чемпионской подачи! Аня била, а мы счастливо вздыхали: "А-ах!" Позже мне Аня рассказывала, что она обратила внимание на то, что никто из девчонок ее подачу не принимал, кроме одной маленькой и черненькой. Так и она меня запомнила.
Мой папа знал спорт, как большинство мужчин, хорошо. Поскольку мы жили у стадиона "Динамо", папа болел за динамовские команды. Футбол, русский хоккей, потом хоккей с шайбой - самые интересные для него виды спорта. На динамовском катке папа научил меня кататься на коньках. Думаю, что моя спортивность - это от папы. Однажды он пришел ко мне на тренировку и увидел, как на первом корте играет Дмитриева. Он восторженно заявил мне: "Если у тебя будут такие горящие глаза, как у нее, ты будешь хорошо играть!"
Потом, когда мои спортивные успехи пошли вверх, я стала чаще ее видеть. Но никакого внимания на меня она не обращала. Даже тогда, когда я стала участвовать во взрослых соревнованиях. Даже тогда, когда Аню попросили сыграть со мной в паре на кубке Москвы, она сыграла одну игру, но все равно ее внимания я не удостоилась. Или она делала вид, что меня не замечает?
Но когда я попала на свой первый сбор, в первую команду страны, присматривала за мной, шестнадцатилетней, Дмитриева. Нина Сергеевна поехать не могла и доверила меня ей.
Как только я вошла в состав сборной, сразу одержала две победы: над Бакшеевой и Дмитриевой, первой и второй ракетками страны. Аня видела, что я как спортсменка расту, появление соперника ни у одного лидера, естественно, никогда удовольствия не вызывало. А здесь мало того, что девчонка твой конкурент, ты еще ее и воспитывай. Аня умом понимала, что теннисисткой я обещаю стать неплохой, но есть же еще и сердце.
После игры в финале Уимблдона в 1974 году в сборной СССР только два человека меня не поздравили - Володя Коротков и Галя Бакшеева. Было ужасно неприятно и тогда, неприятно вспоминать это и сейчас. Аня же при встрече сказала: "Когда я узнала, что ты вышла в финал, мне было тяжело. Почему этого не сделала я? Но я себе же и ответила: "Аня, ты должна быть выше своих чувств, ты сама виновата, что этого с тобой не произошло". Я ее понимаю. Тем не менее, когда я вернулась домой с турнира, одна из первых поздравительных телеграмм пришла из Коктебеля, где Аня тогда отдыхала.
Я помню, как звонила из Лондона: "Я выиграла еще один матч!" Витя только удивленно промолвил: "Да?" Было неясно, чему он удивляется - то ли моей победе, то ли звонку из Лондона, в то время звонок выглядел почти такой же неожиданностью, как и мои победы. Долгое время Москва была единственным пунктом, дозвониться до которого из любой точки мира проблема. Первый раз я позвонила домой, когда обыграла Гулагонг в финале Куинс-клаба, накануне Уимблдона 1973 года. Я сказала телефонистке: "Я обыграла Гулагонг и хочу сообщить об этом мужу". - "Ах, это вы обыграли Гулагонг?!" И Москву мне дали через минуту.
В Лондоне гастролировал Большой театр. Композитор Кирилл Владимирович Молчанов, отчим Ани, в то время директор Большого театра, пригласил нас с Аликом Метревели на спектакль. "Спартак" Хачатуряна я впервые увидела в Лондоне. Когда я вошла в финал и моя фотография красовалась во всех газетах, Кирилл Владимирович "сокрушался": "Оля, о тебе пишут больше, чем о Большом театре". Мы, в свою очередь, пригласили Кирилла Владимировича и Владимира Васильева, теннисных фанатов, на Уимблдон, но прийти они не смогли - Михаил Барышников, "сбежав", улетел в Америку, поэтому они дальше своей гостиницы выходить уже "не желали"...
В 1968 году Аня родила второго ребенка, маленького Митю. Она звала меня, к большой моей гордости, купать Митю, поскольку одна не управлялась. Старший Митя, папа младшего, отбывал воинскую повинность. Хотя служил он актером в Театре Советской Армии, домой его отпускали редко. Аня звонила, назначала время, и я приходила поливать трехмесячного Митю из большого кувшина. Мне казалось, я помогала Ане воспитывать ребенка.
Я никогда в жизни не курила. Ни разу в моей жизни не было случая, заставившего бы меня взять сигарету. Аня курила всегда, даже в годы активных занятий спортом. "Оля, пойдем курнем!" Призыв означал, что она будет курить, я - сидеть рядом, потому что в эти минуты Аня любила поговорить, а я внимательно ее слушать.
Первые шаги на Уимблдоне мне ставила Дмитриева. Она рассказывала мне о лучших теннисистах, учила правильно смотреть теннис. Она говорила мне: "Когда ты смотришь какой-либо матч, ты должна смотреть не только на красоту игры как специалист, ты должна смотреть на технику, постановку ударов, выяснять, чем различаются школы, как это можно использовать, и уж потом наслаждаться остроумными комбинациями, но все, все оставлять в памяти". Спустя годы я с благодарностью вспоминала эти уроки, которые помогали мне в свое время как игроку, а потом уже и как тренеру.
Мне было интересно с Аней, и я ей всегда немного завидовала. Когда Аня говорила о новых стихах, о которых я, как и все, слышала, но не читала, я отбивалась приблизительно так: "Конечно, Евтушенко запросто приходит к тебе домой и читает свои стихи, а мне его книжку еще достать надо". Круг друзей Ани всегда был необыкновенно широк и интересен. Ее отец - известный театральный художник, мама - замечательная актриса, отчим, после смерти отца, композитор Кирилл Молчанов. Аня выросла в артистической среде и дышала в ней легко и просто. Со знаменитой балериной Екатериной Максимовой она писала вместе диктанты. Аня рассказывала о своих друзьях детства, ставших международными знаменитостями, с такой простотой, что невольно становилось завидно. Я встречала в своей жизни много детей знаменитых родителей, но в отличие от них Аня никогда этим не кичилась. Более того, она относилась к своей, как казалось мне, необычной жизни как к вполне рядовой, стремясь в ней выразить себя, доказать свое "я". Аня сумела дважды это сделать: и в спорте, и после спорта.