Крошина первый раз приехала в Лондон играть юношеское первенство на Уимблдоне. Как и всем нормальным женщинам, купить нам прежде всего хочется косметику. В этом желании Маринка ничем не отличается от других. Но она одна отправилась за покупками, а когда вернулась, мы сразу поняли: что-то произошло. Крошина попала в самый дорогой магазин, где умудрилась забыть взять сдачу в пять фунтов. Тени, которые купила Марина, стоили тогда тоже фунтов пять, другими словами, она за пару часов истратила трехдневные суточные, других денег мы тогда не имели...
Когда Алик впервые затеял разговор о лицемерности нашего заграничного существования, то на президиуме федерации встал один из старейших ее членов и сказал: "Товарищи, о чем разговор, ведь Метревели опять едет в Америку!" И вопрос тут же закрыли. Сама по себе поездка в Америку расценивалась как огромный подарок власти и судьбы, обесценивать его разговором о деньгах тем, кто никуда никогда не выезжал, казалось верхом неприличия...
Но вернемся к злоключениям Марины, которая не только забыла сдачу, но в придачу оставила в магазине свою ракетку "Данлоп". Импортные ракетки нам тогда выдавались так же торжественно, как, наверное, музыканту, выезжающему на международный конкурс, скрипка Страдивари.
Уимблдон 1974 года остался в теннисной истории как один из самых дождливых. Женщинам полагалось стартовать во вторник, но мы во вторник не только не начали, еще и среду пропустили. Обстановка нервозная. Складываешь вещи: трусики, юбочка, маечка, повязка на руки, полотенце, свитер. Я, когда выхожу из дому, весь этот порядок в уме просчитывала, не дай бог что-нибудь забыть. Так как Марина постоянно что-то оставляла в гостинице, я каждый раз спрашивала: "Ты носки взяла?", "Ты повязку взяла?". У каждого есть свои приметы, но есть у всех общая - не возвращаться. Вот почему из-за сбивок в расписании мы брали два-три комплекта формы. Один для одиночных соревнований, один для парных и еще для тренировок. Каждый раз, когда выезжали из "Куинс-клаба", где тренировалась сборная, Лихачев по заведенному порядку всегда интересовался: "Марина, ты юбку не забыла?" - "Я так и знала!" начинала причитать Марина, которая действительно что-то забыла, нередко и юбку тоже. Однажды она потеряла пропуск на Уимблдон. К счастью, его нашла я. Такой проступок карался очень строго: от большого штрафа до пожизненной дисквалификации.
Мы часто жили с Мариной в одном номере. Я совершенно спокойно в восемь вечера после двух матчей могу отправиться в кино. Марина должна лежать, восстанавливаться. Энергия, которая помогает сразу переключиться на другое дело, у нее отсутствовала. Но она обладала двумя незаменимыми для классного игрока данными - чувством мяча и предвидением. Физические и скоростные данные у Марины были средние. Но, как Крис Эверт, которая, казалось, еще до замаха соперника определяла, куда полетит мяч, так и Марина: я еще не ударила ракеткой, а она уже стоит там, где должен отскочить мяч. За счет этих долей секунды, что ей дарила собственная интуиция, она доставала любой мяч. И даже некоторые проблемы с подачей и с ударом справа (у нее был отличный удар слева) не мешали ей собрать неплохой урожай прекрасных побед. Играть пару с Мариной я любила. Она хорошо готовила комбинации, никогда, как Крис, не ошибалась, а я забивала, добивала, перехватывала свечи.
Наши дружеские отношения немножко стали портиться на исходе нашей спортивной жизни, когда она пыталась добиться победы любой ценой. Я не любила играть против Марины в Донецке, где она в то время жила. Неприятно было видеть на ужине, накануне матча, ее мужа, сидящего за одним столом чуть ли не со всеми судьями. И так понимаешь, что встреча будет нелегкой, а тут еще невольно примешивается мысль, будет ли она честной?
За человека у нас почему-то считают только того, кто первый, но бесталанного второго я ни в одной сборной не встречала. Безусловно, большим теннисным даром обладала и Марина. Найти и предсказать чемпиона невозможно. Ошиблись с авансами в свое время и в адрес Мариночки. Она брала другим, была красива и так женственно играла, что большинство зрителей именно за это ее и любили. Никто от нее не ждал ни мощи, ни темперамента. И никаких суперпобед от нее тоже не ждали, и, как мне кажется, в конце концов это и Марину вполне устраивало. Но в то же время она хотела ездить за рубеж, выступать на больших соревнованиях, а не побеждать на любительских чемпионатах Европы, где соперники, как правило, не доставляли ей больших проблем. Но для того чтобы прилично сыграть на открытом первенстве Франции или Уимблдоне, тут приходилось покорячиться, а на это Марины, как мне кажется, немного не хватало.
Как бы то ни было, мне с ней жилось интересно, и хотя некоторые ее привычки в быту меня раздражали, спустя годы это все казалось ерундой. Мне импонировало то, что теннис у Марины ничем не похож на мой, а мне всегда хотелось уметь и знать немножко больше, чем я умела и знала. В 1974 году, накануне Уимблдона, через два дня после тренировок она мне заявила: "Оля, ты должна выиграть Уимблдон". Я думаю, что спортсмену, который сам приехал за победой, сказать подобное другому очень нелегко. Во всяком случае за все время в большом спорте Марина единственная из соперниц, кто сказал такую фразу.
Человеческие качества спортсмена открываются в тот момент, когда он уже дальше идти не может, но желает удачи недавнему сопернику. Какулия за меня болел так, что во время полуфинала с Вирджинией Уэйд у него от напряжения свело ноги. Меня такая преданность смешила, и я ему говорила: "Тимурик, в том, что я проиграла, твоя вина, ты в таком мандраже меня разминал, что я не могла попасть на другую сторону". Марина в этом была похожа на Теймураза.
ИВОН ГУЛАГОНГ
Эта странная на слух фамилия принадлежит семье австралийских аборигенов. Сейчас точно не помню, но, по-моему, в переводе это означает "невысокие деревья над тихой водой". История Гулагонг - интереснейшая история жизни и становления мировой теннисной звезды. Ее нашел Вик Эдварс, хороший австралийский тренер, ставший вместе с ней знаменитым. Как он обнаружил Ивон, мне не ведомо, но знаю, что аборигены, папа и мама, остались жить в австралийском буше, а девочка переехала в семью к Эдварсу, ставшему для нее вторым отцом.
Кстати, ее родители никогда не видели, как она играет в теннис. После победы на Уимблдоне она купила отцу машину, и на этой машине он разбился.
Ивон выиграла Уимблдон в 1971-м, а всего за год до этого мы играли с ней в утешительном круге. В тот день я вышла на корт без сверхзадач, так как мне предстоял полуфинал микста, и Андреев относился к "утешиловке" с плохо скрываемым раздражением. Зато Лейус предупреждал: "Оля, эта девочка из тех, на кого надо обратить внимание". Но тогда Гулагонг поразила меня только своей легкостью.
Спустя много лет, давая маленькое интервью для ежегодника Уимблдона, я вспомнила такой момент. Когда тебя обводят - это всегда противно. Тебя злит, что ты неправильно сыграла, что неправильно подготовила выход вперед, что тебя обманули, но обвинять во всем этом надо только себя самого. Когда же играешь против Гулагонг - и она тебя обводит, то думаешь: боже, как красиво! Во всяком случае у меня было именно такое ощущение. В 1973 году я обыграла Ивон в финале Куинс-клаба в двух партиях легко и просто. У нее тогда еще были слабые места в технике, чем я и воспользовалась.
Ивон очень пластична, с удивительно расслабленной и в то же время такой естественной походкой. Совершенно невероятная мягкость движений, при том, что от природы она атлет. Кстати, я никогда не видела Ивон на каблуках. Я играла против всех сильнейших и могу рассказывать о каждой. Гулагонг и Казалс, объединившись в пару (первая очень способная, вторая очень активная), вместе перекрывали весь корт. Эти маленькие девушки с такой изысканностью по нему передвигались, будто две большие кошки резвятся на площадке. Но в то же время это не существа, которых взяли из африканской деревни, и они побежали марафон, гнулись и тянулись два хорошо технически выученных мастера.