Приезжать на другой конец света только ради первенства Австралии не было смысла - это слишком далеко и дорого. Тем более что в Австралии тяжело адаптироваться из-за необычного климата и разницы в часовом поясе. С годами многое изменилось. Если прежде на открытое первенство Австралии собирали игроков на личных контактах и те не могли отказать, отдавая дань уважения стране, где теннис столь популярен, то, став профессиональным турниром и войдя в четверку Большого шлема, открытое первенство Австралии превратилось в один из самых дорогих и престижных турниров.
Когда я впервые играла на открытом первенстве Австралии, оно проводилось в Мельбурне на Куенге. Куенг - это старый и знаменитый теннисный клуб. Клуб типично английский, как бы из прошлого века. Все австралийские теннисные победы начинались с Куенга. Звездные годы легендарных австралийцев, Лейвера и Розуолла, триумфы австралийской команды в Кубке Дэвиса - все связано с огромным стадионом в Куенге. Знаменитые Столли, Ньюкомб, Рич - все они начинали здесь.
Первое мое впечатление от Куенга - плохая трава. Впрочем, траву Уимблдона повторить нигде не смогли. Климат для играющего на турнире тяжелый. В Мельбурне летом (декабрь - это в Австралии лето) может быть холодно до такой степени, что на улицу надо выходить в пальто. Страшный ветер. Австралийские игроки утверждали, что благодаря тренировкам на этих неровных кортах, при сильном ветре, при множестве мух и хорошем питании (мясо в Австралии замечательное) они вырастают сильными, здоровыми, да еще и с крепкими нервами. Сейчас при том же питании австралийцам ничего не помогает. Прежних побед у них нет. Возможно, мух стало меньше? В свое время нам выдавали специальный раствор. Игрок, выходя на корт, им себя поливал, иначе мухи залетали чуть ли не в уши, а уж рот открывать вообще не рекомендовалось. Той торжественности в обстановке соревнований, что присуща Уимблдону, первенству Франции и даже в какой-то степени первенству США, в Австралии никогда не было. Турнир всегда проходил спокойно. В мои спортивные годы у меня создавалось ощущение, будто ты попал в провинцию.
В Австралии я играла неплохо. Трижды выигрывала турнир в Аделаиде (предшествующий первенству Австралии, как Исборн Уимблдону), играла в финале открытого первенства в паре с Маргарет Корт. Было много счастливых минут, но суперответственность, та, которую испытываешь на Уимблдоне или на открытом первенстве США, в Австралии меня не посещала. Какая-то потусторонность присутствовала в турнире, проходящем на другом конце планеты.
Когда я первый раз добралась до зеленого континента, мне сообщили, что теннис в Австралии переживает упадок. "В чем это выражается?" - спросила я. "Ну как же, раньше у нас у каждого дома был корт, а теперь через два у третьего".
Отель, куда нас поселили, когда я последний раз выступала на первенстве Австралии, находился в центре города. Во дворе отеля бассейн, второй или третий этаж целиком занят комнатами для развлечений. Лена Елисеенко, второй номер сборной, играла во все игры, а в бильярд просто на самом высоком уровне. И, конечно, прекрасно в настольный теннис. Я тогда увлекалась нардами, и мы с Шамилем устраивали долгие сражения, а Лена рядом азартно билась в пинг-понг. Она настолько увлекалась, что, играя в паре с Уэйд, кричала: "Дура, куда бьешь!" Вирджиния ко мне: "Оля, что она сказала?" - "Перебей на ту сторону", переводила я.
Нет теперь той прежней провинциальности, а с ней исчезла и в общем-то приятная патриархальность наших встреч. Прошло еще несколько лет, и снова первенство Австралии стало переживать невероятный бум. С него начинаются турниры Большого шлема, так как открытие первенства приходится на третью неделю января. Всем теннисистам такие сроки удобны, все съезжаются после зимнего праздника и начинают летнюю жизнь. Австралийцы превзошли остальные турниры Большого шлема, построив невероятный теннисный стадион. Официально стадион стоил пятьдесят миллионов долларов, но, говорят, обошелся в полтора раза дороже. Над ним семидесятитонная крыша, которая легко раздвигается, когда нет дождя, и закрывает стадион от непогоды. Я сидела на трибуне и не слышала никаких звуков, когда она двигалась. Причем перекрытое двумя гигантскими скорлупами пространство так огромно, что самой крыши даже не замечаешь. Когда женская сборная СССР в конце 1988 года играла финал Кубка Федерации, организаторы спросили, не будем ли мы против, если во время дождя, не останавливая матч, они закроют стадион. И я и капитан чехословацкой команды, с которой мы играли финал, не возражали. Как потом сказали игроки, они даже не почувствовали, что корт стал закрытым. Лишь заметили, что над ними начала двигаться тень. Весь комплекс с отличными раздевалками и тренировочными кортами, с прекрасным пресс-центром - огромный шаг вперед, в двадцать первый теннисный век.
Как только выстроили новый стадион, первенство Австралии начали проводить не на траве, а на синтетике. В мире остался только Уимблдон, большой турнир на травяных площадках. За последние десятилетия построили стадионы для открытого первенства США, реконструировали Ролан Гаррос и теперь воздвигли стадион в Австралии - вот цена популярности Большого шлема. Что же касается призов, то они обычно всегда на одном уровне. Уимблдон в 1989 году "стоил" пять миллионов долларов, приблизительно столько же было объявлено и на остальных трех турнирах.
IV. ИЗ ИГРОКА СБОРНОЙ - В ТРЕНЕРЫ СБОРНОЙ
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ НА КОРТЕ
1976 год стал лучшим годом для нашего женского тенниса. Две советские спортсменки играли на центральном корте Уимблдона за выход в восьмерку сильнейших! С этого года начались "выяснения отношений" между мной и Натальей Чмыревой. Никто не сомневался, что Чмырева надолго станет теннисисткой высокого международного уровня. Когда я играла сама, то недооценивала ее. Но позже, пригласив Наташу на тренировки сборной команды, когда я смотрела на нее уже глазами тренера, я понимала, какой талант не смог раскрыться. Но Наташу, к сожалению, уже надолго не хватило. Я дала ей ракетки, современных она не имела. Стыдно, что наши выдающиеся теннисисты были лишены возможности купить ракетки высокого класса. В первую очередь, пусть не экипировочной формой сборной, но отличным теннисным инвентарем мы должны были бы обеспечить Чмыреву, Метревели, Какулию, Лихачева и других - их не так уж и много, составивших славу советского тенниса.
Во второй половине семидесятых я уже привыкла играть в финалах, не без оснований причисляла себя к мировой элите. Одним из признаков, по которому тогда определялось, входишь ли ты в элиту: шьет для тебя теннисные платья Тинлинг? А Тэд предлагал мне новые модели регулярно. Тэд Тинлинг сам играл в теннис, во времена легендарной Сюзан Ленглен, то есть тогда, когда теннис считался королевским видом спорта, им увлекались и монархи, и вся придворная знать. У Тэда была невероятная память, любое событие, случившееся при нем, он мог пересказать со всеми подробностями: как на корт выходил шведский король или какие цветы дарили Ленглен в дни ее триумфа на первенстве Франции. Тэд, став дизайнером женского теннисного костюма, пытался вложить в него очарование игры слабого пола. Он считал: каждая женщина индивидуальна, следовательно, каждая теннисистка должна иметь собственную модель. Ах, как мы облизывались, глядя на платья красавицы австралийки Шахт, которая приезжала играть в СССР! Долгие годы, пока теннис носил любительский статус и вокруг него еще не организовалась суперпромышленность, самым престижным для теннисистки костюмом было платье от Тэда Тинлинга, его продукция продавалась в очень дорогих магазинах. Играть в новых платьях от Тэда могли либо очень богатые дилетанты, либо те, кто входил в число лучших, кто служил Тэду рекламой и кем он восхищался как спортсменкой.
Консервативная Англия, как он говорил, перегораживала ему путь к дальнейшему совершенству, и в середине семидесятых Тэд не вынес запрета Уимблдона на цветные платья и с помощью Кинг перебрался в Филадельфию.
Я помню, как все посмеивались над его страстью украшать платья Навратиловой яркими цветами, позже, однако, поняла, что в юности Мартина была довольно полновата, и этими цветами он каким-то образом разбивал ее пухлую фигурку. У Маргарет Корт платье украшали большие воротники, они отвлекали внимание от ее широких плеч. Мои юбки были всегда пышными. Раз Россия, значит, балет. Тинлинг признал меня в 1974 году, после того как я обыграла Кинг. Он подошел ко мне в Исборне: "Я бы хотел сшить вам платье. Вы будете играть в моих платьях?" Он нервничал, потому что впервые вступал в сделку с представительницей коммунистической страны. "Какой любимый ваш цветок?" спросил он. У меня, может, и был любимый цветок, но по-английски из цветов я знала только "гвоздика".