Я вспомнил, как безрассудно мчался по городским улицам. Пожал плечами и ускорил шаг. Лучше уж это, чем металлические олени. Или альпинизм по несуществующим скалам.
Я прошел между несколькими пышно разросшимися кустами и вступил под сень деревьев. Я понимал, что меня ожидает там, впереди. Пот первопроходца, борьба с колючим подлеском, болота. Но путешествие на «папочке» вокруг гибернатора заняло не больше трех часов. До вечера было далеко. А спешить мне некуда.
Позади себя я услышал какой-то звук. Он доносился из-за рощицы высоких буков. Я остановился. По соседству, как на зло, не росло ни одного дерева, за стволом которого я мог бы поискать убежище. Самый близкий древесный гигант отстоял на десяток метров.
Звук повторился. И прозвучал, вроде бы, ближе. И, если бы я не знал, что такое невозможно, я мог бы поклясться, что это — зов человека. Может, и не зов. Скорее — покрикивание, как это делают дети, сбегая с крутого склона. Немного со страху, а немного для демонстрации малолетских фантазий.
Сам не понимая, что делаю, я напрягся и, сколько было воздуха в легких, завопил в направлении леса. Это не был какой-либо артикулированный звук, это не было словом. Я еще не успел закрыть рот, как пришел в себя.
Эхо моего голоса еще бежало вдоль холмов, когда совсем рядом со мной послышался шепот:
— Эй…
Я оцепенел. Бесконечно медленно провел взглядом по ближайшим зарослям.
— Эй…
Я чуть подался вперед. Мышцы напряглись.
— Не двигайся! — прошипел голос. Словам сопутствовал шелест, словно кто-то менял положение на более удобное.
— Выйди, — произнес я негромко.
То, что происходило, меня не касалось непосредственно. Словно я просматривал запись, смещенную во времени. Доходящий до меня голос не ассоциировался у меня ни с одним из людей. Я не смог бы вообразить себе ни мужчину, ни женщину, говорящих таким образом.
— Нет. Я хочу только, чтобы ты знал. Запомни. Есть кто-то, кто нуждается в твоей помощи. И не один. Но помни: ты никого не встречал. С тобой никто не разговаривал. Слушай. В лесу…
Шелест. Секундная тишина. И неожиданный треск, словно перепуганный зверь сорвался с места. Топот ног, несущийся с горы, что-то массивное продралось сквозь кустарник, и между двумя буками напротив меня появилась фигура человека. Мужчины.
Я закрыл глаза. На мгновение. Меньше, чем на мгновение.
Тишина.
Снова зашелестело. Я успел заметить только быстрое движение, бегство — и пространство между деревьями вновь оказалось пустым.
Уже на бегу я прижал к бедру рукоять излучателя. Коротко крикнул. Но ответа и не ждал. Домчался до места, где кто-то, кто не мог существовать, стоял еще секунду назад, и наослепь бросился к лесу.
— Стой! — проревел я. — Вижу тебя!
Никого.
Я пробежал еще несколько шагов и остановился. Молчание.
Шли секунды. Минуты. Я напряг слух, шаря глазами по ближайшим зарослям. Ничего.
Я простоял так, взвешивая на ладони корпус излучателя, минут, наверно, с десять. Потом успокоился. Глубоко вздохнул.
Что это было? Серна, если смотреть на нее снизу, если она займет определенное положение, может, на худой конец, походить на фигуру человека. При соответственном освещении. И тогда, когда кто-то готов увидеть скорее человека, чем серну.
Заблудившийся автомат, который бросил свою работу по консервации коммуникационных линий и отправился в лес по грибочки? Чепуха.
— Человек, — произнес я. — Что-то новенькое.
Да. Только это «что-то» существовало на самом деле. Собиралось со мной о том, о сем побеседовать. Но не успело. Тут не может быть речи о галлюцинации. Не сегодня, когда я на несколько часов расстался с тишиной.
С чего это вздумал кричать? Ведь мог бы заполучить его. В худшем случае — в виде черного круга на траве. Не «его». То, что выдавало себя за человека. И неорганические элементы тоже?
Я могу рассуждать так часами. Неделями. Чтобы прочесать лес как следует, потребовалась бы не неделя, а год. Даже если бы я привел в действие всех «папочек», укрытых в туннельных боксах позади Централи. А результат будет тот же, как если бы я вздумал отыскать ракету, заблудившуюся за пределами Системы.
Не в этом ли с самого начала было дело? Почему я его предупредил? Причем, раньше, чем сообразил это? Или — боялся, что и теперь — только тишина? Уже тогда боялся?
Бред.
Я пробормотал что-то и опустил излучатель. Еще немного постоял и повернулся потом в сторону недавно брошенной машины. Поезжу еще немножко. Хотя бы назло тому голосу, который взывал к моей помощи для тех, кого не существует.
До сумерков оставалось не больше трех часов. Я решил провести замеры. Меня об этом не просили. Но и не предупреждали, чтобы я этого не делал.
На глубину в шесть сантиметров почва была практически свободна от токсичных соединений. На след детергентов я наткнулся только при бурении. Сперва шел чистый слой, и вовсе не такой тоненький, как получалось из разработок институтов прогнозирования. И только под ним я отыскал то, что хотел. Словно некогда взорвался поблизости гигантский склад, на котором хранились всевозможные яды, производные фенола, ДДТ и все такое прочее, пригодное для травления, выжигания, убиения и изничтожения. Но так будет только через несколько сотен лет. Не через восемьдесят.
Наличие этой пакости не имело практического значения. Материковые породы уравновесились, успокоились, и вероятность того, что глубинные слои выдавит наружу, равнялось нулю. Уже сейчас. Через шестьдесят лет можно будет разводить грядки прямо на земле. Если на то пошло, то свой план «равновесия биосферы» они рассчитали с изрядным запасом. Это и понятно. Все прогностики и специалисты по адаптационным процессам уже столько лет пугали людей призраком гибели, стоящей на пороге, что теперь им было просто не выговорить, сколько же лет на самом деле потребуется на регенерацию. Четверть века? Несерьезно как-то.
Я остановился на середине поросшего редким лесом склона. Развернул назад кабину. Перед глазами — зеленые полянки, несколько деревьев, уже потемневшие из-за заката городские стены и гаснущая голубизна.
Я проверил аппаратуру связи и выстрелил зонд. Указатель загрязнения атмосферы дрогнул и засветился неярким огоньком. Стрелка лениво поплыла по шкале. Не дальше, чем на долю деления.
Я смотрел на ее резкие, спазматические подрагивания и позабыл о данных, транслируемых сверху. Ну, узнал бы я, что воздух чист. Может, в верхних слоях, где перемещаются крупные атмосферные массы, датчик и засек бы следы выхлопов древних, дофотонных кораблей.
Неожиданно меня поразила некая мысль. Я замер. Руки расслабились. Пальцы соскользнули с пульта.
Вода и почва чисты, верно? То же самое — с атмосферой. Прекрасно.
Ну и как в таком случае определить то, чем я сейчас занимаюсь? Дело не в количестве. В пропорциях. В процентах или даже в долях процентов. Я могу допустить еще не одну глупость. Но не предательство.
Этот дым, при химическом запуске двигателей и генераторов. Открытые дюзы во время бешенной гонки по городу. Теперь — зонд. А до этого — красный свертячок на корпусе излучателя. Зараженный круг земли.
Что я тут, собственно, делаю?
— Лучше спроси, — пробормотал я, — что ты еще наделаешь?
Ответить нетрудно.
Я неторопливо проверил вмонтированную в скафандр аппаратуру, скользнул глазами по индикаторам и выскочил из кабины. Отошел на несколько шагов и задействовал передатчик. Автопилот отреагировал немедленно. «ПАП 25» попятился назад и под пронзительный треск ломающихся ветвей протиснулся в середину огромного, буйно разросшегося скопления кустарника.
Я дистанционно запер кабину, выключил двигатели и остановил реактор. Восцарилась тишина. Подлинная и абсолютная.
— Колокола тебе надоели? — вслух поинтересовался я. — Все это — тишина. Ты выбился из ритма. И ничего больше.