— Который час?
— Два пополудни. Мы уже почти сутки не ели и не выходили из каюты. Думаю, команда считает меня сексуальным гигантом, — суховато усмехнулся он.
— Я-то уж точно! — невольно вырвалось у Корделии.
Повисла долгая пауза, и она покраснела, вдруг с опозданием сообразив, как грубо прозвучало это интимное признание при дневном свете.
— Это действительно было хорошо, — без всякого выражения подтвердил Гвидо. Он говорил словно о вкусной еде или приятной прогулке, и все ее восторженное настроение куда-то бесследно испарилось. — Впрочем, иначе и не должно было быть, — пожал плечами он. — Я всегда знал, что мы будем сексуально совместимы.
Корделия крепко сжала дрожащие губы. Она вдруг почувствовала озноб, и ее обнаженные руки покрылись гусиной кожей. Побледнев, девушка прошептала:
— Я думала, мы стали лучше понимать друг друга.
— Только в постели, — отчеканил Гвидо. Корделии показалось, что он всадил ей нож между ребер и теперь она истекает кровью у него на глазах.
— Ясно, — сдержанно ответила она.
— Я уеду на несколько дней, — холодно сообщил он. — Не спрашивай, когда вернусь. Я не знаю.
— Надеюсь, это случится не очень скоро, — искренне заверила его она. — Я позвоню тебе, если окажется, что я беременна. Так что, возможно, возвращаться не будет необходимости.
Гвидо уже стоял у дверей, но при этих словах мгновенно развернулся, уставившись бешеным взглядом в ее покрасневшее от обиды лицо.
— Дело в том, что твое усердие может оказаться бесплодным, — сказала Корделия и пояснила, с горьким удовлетворением отмечая, что ей удалось разозлить его: — Возможно, сейчас не самое подходящее время для зачатия.
— Господи! Да как ты можешь быть такой грубой?! Ты не смеешь говорить о нашем будущем ребенке в таком оскорбительном тоне.
— Ох, извини. — Она сама себя не узнавала. В нее словно какой-то бес вселился. — Я совсем забыла, какой ты чувствительный и впечатлительный малый.
Гвидо сжал кулаки, и она поняла, что нашла его самое уязвимое место.
— Ты моя жена! — рявкнул он.
— Не-ет, не жена, — нежным голосом возразила Корделия, — а только партнерша.
Ярость душила ее. Она не собиралась прощать ему ничего. Ни сегодня, ни впредь.
Он пристально посмотрел на нее, и в его глазах она прочитала вызов.
— Чего ты добиваешься? — спросил он. — Хочешь, чтобы я потерял над собой контроль и ударил тебя? Тогда ты смогла бы развестись со мной и получить свободу вместе с миллионами Джакомо... Об этом ты мечтаешь?
Корделия на минутку задумалась и вдруг осознала, что перспектива стать свободной и богатой почему-то перестала привлекать ее.
— Так вот, теперь уже поздно, — издевательски заметил Гвидо. — Надо было думать раньше, до того, как ты подписала брачный контракт.
— Извини? — не поняла Корделия.
— Если ты вздумаешь уйти, бросив наших детей, то окажешься такой же нищей, как до замужества, — с мрачным удовлетворением сообщил он. — Мои адвокаты говорили, что ты никогда не подпишешь контракт, содержащий такое условие, что устроишь истерику, как только это прочитаешь... Но я был спокоен — ведь они не знают тебя так, как я.
— О Боже! — прошептала она.
Бросив на нее торжествующий взгляд, Гвидо подошел к двери.
Значит, он собирается использовать наших будущих детей как оружие против меня, осенило Корделию. Но тогда мы уже не партнеры. Тогда я становлюсь его собственностью!
— Как ты можешь ненавидеть меня столько лет? — с горечью бросила она ему в спину.
Гвидо обернулся, и от его взгляда на нее повеяло мертвенным холодом.
— Когда-то я любил тебя, — сказал он и вышел.
Прошло три дня, и Корделия перестала плакать.
“Когда-то я любил тебя”. Эти слова Гвидо произнес с такой мрачной и глубокой искренностью, что они звучали в ее ушах и после его отъезда. Они перечеркивали ее представления о прошлом и вносили смятение в душу, так что она потеряла аппетит и сон.
Поначалу Корделия готова была убить Гвидо за то, что он признался в этом с опозданием в десять лет; потом за то, что он улетел, не оставив ей ни адреса, ни номера телефона...
Почему он уехал? И куда? — гадала она.
Между тем, яхта продолжала свое плавание, нигде не останавливаясь. Корделия успела ознакомиться с гимнастическим залом, сауной, плавательным бассейном, библиотекой... Она постепенно привыкла к роскоши и вышколенной прислуге, которая появлялась по ее зову в любое время дня и ночи.