— Я тоже думаю, что мы бы подружились. Она выглядит… веселой.
— Она и была такой, — кивнул Джек. Он тщательно контролировал выражение лица, чтобы не выдать свои чувства.
— И ты выбирал отличный фон для снимков. — Тилли указала на стройплощадку.
— Это было здесь. На заднем дворе, пока возводилась пристройка.
Пока они вместе строили дом своей мечты. А затем мечты рухнули. Тилли спросила себя: как человек может пережить такое? Наверное, если будет спать с сотнями женщин и при этом намеренно не включать свои эмоции.
Но помогло ли это? Пережил ли Джек потерю или живет с ней? И что он будет делать, когда ему исполнится шестьдесят? Поступать точно так же?
— Спасибо. — Тилли вернула ему снимок. — Она была красавицей.
— Знаю. — Джек бросил быстрый взгляд на фотографию и улыбнулся. — Она тут смеется, потому что ее бабушка только что вышла из дома с целым подносом чашек. Мы попросили сварить кофе, без сахара. А получили чай, с шестью кусочками сахара в каждой чашке. И сверху плавали виноградины. — Он помолчал. — Звучит жестоко? Мы смеялись не над ней, мы просто смирились с ситуацией, в которой были свои забавные моменты. Роуз ужасно ее любила. Мы оба ее любили.
— Она была жива, когда… когда все случилось? — Почему-то Тилли думала, что та самая, страдавшая болезнью Альцгеймера, бабушка Роуз умерла много лет назад.
— Да. — Джек медленно выдохнул. — На похоронах она все время спрашивала, кто умер. А во время службы каждые десять минут оглядывалась по сторонам и говорила: «Где же Роуз? Почему она еще не пришла? Эта девчонка способна опоздать на собственные похороны». Вот это, должен сказать, было совсем не смешно. Каждый раз, когда ей объясняли, кто именно умер, она будто слышала об этом впервые. И это было невыносимо. — Он замолчал и покачал головой. — Просто не верится, что я тебе все это рассказываю. Обычно я этого не делаю.
Если бы он только что не поведал Тилли эту душераздирающую историю, она бы, поддавшись искушению, обязательно съязвила насчет того, что обычно он слишком занят другими делами. Но сейчас этого говорить было нельзя. К тому же у нее в горле стоял ком величиной с теннисный мяч, поэтому вряд ли она смогла бы что-либо произнести.
— Хотя это неправда, — вдруг признался Джек. — Думаю, я знаю почему. — Еще одна пауза, еще одно покачивание головой. — Давай сменим тему.
Тилли кивнула, все еще не в силах говорить. Неожиданно все ее существо отозвалось на присутствие Джека, как будто в ее теле произошла причудливая, но необратимая химическая реакция. Вот его ноги, а вот ее, совсем рядом. Неужели Джек не понимает, что происходит, не чувствует, как звенит каждый ее нерв, как в ней бушует неуправляемый ураган? Тилли хотелось прикоснуться к нему, обнять его, притупить его чудовищную боль и… О Господи, вероятно, это проявления того самого постыдного эффекта трагического вдовца, убийственно эффективного метода, с помощью которого Джек убеждает женщин отказаться от своих принципов, свободы воли, достоинства…
— Теперь ты. — Джек посмотрел на нее. — Выбирай.
Он на мгновение прикоснулся к руке Тилли, и она ощутила, как между ними проскочила искра, и почувствовала, как учащенно забилось сердце.
— Что выбирать?
— Мы меняем тему. На что-нибудь более радостное.
Радостное, радостное. Тилли с трудом сглотнула.
— Как насчет дамских сумочек?
— Ты меня обставишь в два счета. — Джек покачал головой.
— А крикета?
— Замечательно, давай поговорим о крикете.
— Ненавижу крикет.
Он придвинулся к ней поближе, или это просто игра ее воображения?
— Можно обсудить Италию. — Точно, его рот значительно ближе, чем двадцать секунд назад. — Ты была в Италии?
— Нет.
— М-да. Мы исчерпали все темы для разговора. — Он выждал какое-то время. — Если я скажу, что ты мне нравишься, ты решишь, что я забрасываю удочку?
Тилли кивнула.
— Ну а я не забрасываю. Это правда. Ты действительно мне нравишься. Очень, — проговорил Джек. — Мне даже страшно. Не уверен, что мне так уж хочется, чтобы это случилось.
Значит, он вот так действует? Это хорошо рассчитанное забрасывание удочки? Скорее всего. Тилли представила, как он забрасывает удочку в бескрайнюю толпу доверчивых женщин, и они попадаются на крючок, и каждая из них искренне верит, что только она способна изменить его жизнь и растопить лед, сковавший сердце трагического вдовца…
Господи, а если это не забрасывание удочки? Что, если это тот самый единственный раз, когда он имеет в виду именно то, что говорит?