- Кэл рассчитывает на зимние припасы, которые я привожу. Не в пример другим людям, которых я знаю, если я что-то пообещал - выполню.
5
За Великим Водоразделом сплошной горный массив постепенно сменился цепью пиков разной высоты, врезающихся в ясное голубое небо.
Даже в августе на них сверкали снежные пятна. С крутых склонов сбегали ручьи, собираясь с силой на равнинах, они превращались в речки, а затем петляли по долинам и ущельям, блестя под солнцем. Кряжи были украшены яркой зеленью осин и темно-зеленым бархатом елей, пихт и сосен. Дополняли эту живописную гамму светлые тона трав и кустарников. На пути от Каньон-Сити к первому перевалу Ева и Рено не встретили ни следов стоянок, ни жилья. Зато было много мустангов, которые пускались в бегство, словно разноцветные облачка перед бурей, когда Рено и Ева въезжали в пустынные долины. Из укрытий выскакивали на поляны олени и сохатые, привлеченные сочной травой.
Олени сторожились всадников, но все же не убегали сразу прочь, как мустанги. Целый день слышались резкие, пронзительные крики орлов, парящих в потоках воздуха.
Рено был осмотрительнее любого из животных. Он ехал так, словно в любую минуту ожидал нападения. Он никогда не пересекал поляну напрямик, вместо этого огибал ее по окраине, где разнотравье встречается с лесом. Он никогда не поднимался на гребень, не выждав предварительно внизу и не удостоверившись, что на другой стороне нет опасности. И лишь когда он был абсолютно уверен, что поблизости нет индейца или какого-нибудь бродяги, он появлялся на фоне горизонта.
Рено никогда без необходимости не въезжал в узкий каньон. Если же избежать этого было невозможно, он снимал с ремня шестизарядный револьвер и ехал, держа винтовку у седла. Несколько раз в течение дня он возвращался на свою старую тропу, отыскивал подходящий наблюдательный пункт и внимательно изучал окрестности, чтобы удостовериться в отсутствии преследования.
В отличие от многих других, Рено держал повод в правой руке, освобождая левую для револьвера, который был у него под рукой всегда, даже во время сна. Каждый вечер он осматривал оружие, следил, чтобы в него не попала пыль или влага вечерних гроз, которые гуляли вокруг вершин.
Рено не устраивал суеты вокруг этих предосторожностей. Он едва замечал их. Просто он слишком долго прожил в дикой стране, и о том, что это искусство, он не задумывался. Его быстроногая чалая, которую он называл Любимицей, была для него лучшим другом.
Ева раньше не предполагала, что эта кобыла могла быть для кого-то любимой. Любимица обладала темпераментом росомахи и осторожностью волчицы. Если к ней приближался кто-нибудь, кроме Рено, она прижимала уши к вискам и выискивала, как бы половчее вонзить в него свои огромные белые зубы. А вот Рено она приветствовала ржаньем и ласковым фырканьем.
Любимица постоянно принюхивалась к ветру, который мог принести весть об опасности. В этот момент она, навострив уши и подняв голову, начинала энергично шевелить ноздрями.
На солнечный луг выпорхнула птица, подала своим сородичам громкий сигнал о чем-то и снова скрылась в лесу. После этого воцарилась полная тишина.
Ева не стала дожидаться знака Рено, чтобы уйти в укрытие. После того как птица скрылась, она увела Белоногого поглубже под сень деревьев и замерла. Затаив дыхание и не двигаясь, она наблюдала сквозь ветки осин и елочек за лугом.
На луговину осторожно вышел одинокий жеребец-мустанг. На его теле виднелись еще не зажившие следы полученных в битве ран. Он нагнул морду к ручью и стал пить, поминутно поднимая голову и принюхиваясь к запахам, которые приносили порывы легкого ветра. Несмотря на раны, жеребец выглядел крепким и мощным, едва входящим в пору зрелости.
Зачарованная красотой молодого мустанга, Ева слегка подалась вперед в седле. Легкое поскрипывание кожи, казалось, не могло распространиться дальше ушей Белоногого, однако жеребец все же почувствовал ее присутствие.
Наконец мустанг напился, осмотрелся вокруг и медленно пошел прочь от ручья. Вскоре он стал щипать траву. Но его бдительность нисколько не притупилась. Почти ежеминутно он поднимал голову, принюхиваясь к ветру, чтобы определить приближение возможного врага. В табуне это было бы излишним, там есть другие уши, другие глаза, другие лошади, которые следят за запахами. Но этот жеребец был одиноким.
Еве пришло в голову, что Рено напоминал этого мустанга постоянной готовностью к бою, осторожностью, недоверием ко всему, одиночеством.
Ева услышала позади себя движение. Она повернулась в седле и увидела, что к ней через заросли бесшумным шагом приближается чалая.
Легкий порыв ветра вызвал шелестящий вздох у стройных молодых елочек. Белоногий беспокойно пошевелился, когда ветер донес до него запах мустанга. Ева молча потрепала мерина по шее, чтобы как-то успокоить.
- А где вьючные лошади? - негромко спросила Ева, когда подъехал Рено.
- Я оставил их на привязи на тропе. Они поднимут шум, если кто-нибудь попробует подобраться к нам с той стороны.
Рено поднялся в стременах и посмотрел в сторону луга. Затем снова уселся в седло.
- Нет кобыл, - сказал он тихо. Его губы растянулись в легкой улыбке. Судя по его виду, этот молодой жеребец получил первый урок, связанный с женщинами.
Ева вопросительно посмотрела на Рено.
- Когда нужно выбрать между старым жеребцом, который знает, где найти пищу, и молодым, который сходит с ума по женщине и не знает ничего, растягивая слова, произнес Рено, - женщина всегда выберет старого жеребца и полный комфорт.
- Женщина, доверившаяся обещаниям первого попавшегося молодого жеребца, у которого на уме только секс, не переживет и одной зимы.
- Ты говоришь как истинная женщина.
- Естественно, - сухо ответила Ева.
Рено неожиданно улыбнулся.
- Ты права.
Ева взглянула на жеребца, затем снова на Рено, вспоминая, что он сказал, когда забрал у нее золотое кольцо с изумрудами.
- Кто она была? - поинтересовалась Ева.
Рено поднял черную бровь в немом вопросе.
- Женщина, которая предпочла твоей любви комфорт и обеспеченность, пояснила Ева.
Щетина на лице, выросшая за несколько дней пути, не смогла скрыть желваки, которые задвигались на скулах Рено.