Джин без трепета выслушивает про деньги. Он бы тоже не брал, так как считает, что если не заработал, значит не его. Да и бабуля всегда без пиетета относилась к материальному благополучию. А уж к чужим деньгам, тем более, была равнодушна.
— Зря вы их высылали. Попав в руки мамы, вряд ли от них что-то осталось. Все ушло на… — Джин замолкает, закусывая губу. Нет желания хулить мать, хоть и не сложилась та, как добрая родительница.
— Сокджин-щи, госпожа Ким никому не говорила про деньги. И счёт в банке открыт на ваше имя, — подает голос Намджун, протягивает кипу документов.
Отвратительное ощущение накинутой петли начинает жечься на шее. Джин смотрит на распечатки, оторопев — таблицы чисел ни о чём ему не говорят.
— Деньги в целости и сохранности, и они ваши. По наступлению девятнадцати лет вы их можете получить, — секретарь, склонившись, пальцем отмечает то место, где указана сумма, скопившаяся на счёте.
Невидимая петля затягивается, давит на кадык. Джин вскидывает голову, пораженно разглядывает замолчавшего деда. Цифра неимоверная. На эти деньги ракету можно купить, а на сдачу ещё и планету. Только вот они не его…
— После её смерти я продолжил перечислять деньги на этот счёт, присматривая уже за тобой… — внезапно говорит пожилой господин, и Джин застывает. Воздух с шумом покидает сжавшуюся гортань. Дедов неуверенный тон, бегающий в смущении взгляд заставляют его поперхнуться выдохом.
— Что значит «присматривали за мной»?
— Ну, не то, чтобы присматривал. Был в курсе. Раз в пару недель передавали о тебе… эээ… новости. Как учишься. Куда переехал. Как здоровье…— юлит дед и продолжает прятать глаза.
— Вы что, всё видели? — спрашивает Джин после пары минут напряжённого молчания. — Вы просто смотрели, как я всё это время жил? Как голодал? Как меня били? Как меня…?
Он окончательно захлебывается словами. Пальцы дрожат от воспоминаний, от осознания, что кто-то всё знает. Чужие люди, оказывается, равнодушно наблюдали, словно смотрели сериал, в котором Сокджин каждый день страдал, мучился, изнывал от горькой жизни. Следили за его попытками спрятаться, быть незаметным, выжить. Кем надо быть, чтобы на это взирать отстранёно?
— Мне очень жаль… Джин, но она твоя мать… Что я мог… кто бы мне отдал, — бормочет господин Чон, опустив подбородок почти на грудь.
Зато взгляд молодого секретаря прожигает напалмом. Тот режет глазами на куски, взволнованно кусает губы и что-то хочет сказать.
«Только вот не надо, секретарь Ким, — сипит про себя подросток. — Оставайтесь таким же невозмутимым».
Скользким рукам нужно несколько минут, чтобы оттолкнуться от кожаной поверхности дивана, но Джин справляется. Он кое-как встаёт, пятится к двери. Ноги деревянные — почти не сгибаются и не желают двигаться. Под шаг попадается ступенька, и Джин оступается, но чудом удерживает равновесие. Господин Чон так и сидит, не шевелясь, зато секретарь дёргается, будто хочет помочь. Поймать. Удержать.
— Идите вы на… на… на хер, — выговаривает Сокджин, наверное, первый раз в жизни бранное слово. — Просто скажите, что деньги обратно понадобились, поэтому я тут… Ненавижу вас!
Крик ещё звенит в белой комнате, а Джин уже летит к двери, перескакивая ступеньки. В спину впиваются громкие голоса, но остановить его они не в силах. Он толкает дверь и вываливается в коридор — бежит, куда глаза глядят, не выбирая направление. Слезы слепят глаза, рёв крови в ушах глушит звуки. Монотонный цвет стен и резкая искусственная подсветка иглами вонзаются в мозг. Кажется, Джин скоро потеряет сознание в одном из нескончаемых коридоров.
Лестницы, ступеньки, бесконечные переходы и молчаливый сад, равнодушно сопровождающий на каждом шагу. Дыхание сбито напрочь, ещё один коридор не приводит к комнате, и паника накатывает волнами. Это дико смешно, потеряться в коридорах незнакомого дома. Джин отчаянно смеётся и дальше перебирает ногами метры светлого пола.
Очередные ступеньки бросаются под заполошный бег — Джин их перепрыгивает через две. Как вдруг чьё-то тело его сносит — как тяжелый шар кеглю. Он летит на пол. В попытке удержаться хватается за чужой рукав, цепляется носком за свою ногу, и кубарем летят уже оба. Очки взмывают с носа и жалобно звенят, разбиваясь. Локти, спина, голова прикладываются об пол, остатки воздуха вышибаются из легких. Кто-то крепкий и шумно дышащий приземляется сверху, профессионально борцово седлает бедра. Жёсткая ладонь цепляет Джина за шею, передавливает трахею.
— Кто ты такой? Откуда взялся? Исчезни! Провались!
Голос Чонгука — шипит, исходится неприязнью. Джин прищуривает глаза в попытке наладить фокус без очков. Тот замахивается свободной рукой, сжатой в кулак, но отчего-то медлит. Пристально рассматривает Джина: его заплаканные глаза, не скрытые очками, опухшее лицо, закусанные губы. Дышит так же тяжело, и никак не решится размазать бледное лицо ударом.
— Бей же. Бей сильнее, чтобы, нахрен, выбить дерьмо из головы. Лупи со всей силы — хочу всё забыть и никогда не вспоминать. Ебашь от души, когда тебе ещё позволят! — сипящий от нехватки воздуха Джин выплёвывает маты — они со второго раза идут куда легче.
— Я тебя, серьёзно, сейчас ударю! Не хнычь потом! — огрызается пацан. Его рука дрожит от напряжения.
Чонгук несообразно возрасту тяжелый и большой, и Сокджин пластается под ним в коврик. Сухие губы горят, и он смачивает их языком. Ловит за запястье сжатый кулак и тянет на себя, касаясь им своего лица.
— Отведи дальше и бей сюда. Не стесняйся, я переживу, потому что помню, как оно бывает… — уставшие глаза закрываются в изнеможении, Джин отпускает руку и ждёт удара.
Пару минут ничего не происходит, а потом пальцы перестают сдавливать шею, чужой вес больше не давит на бёдра. Его за грудки тащат наверх, поднимают на ноги. Горячая ладонь цепляется за его. Джина шатает, как пьяного, голова пульсирует болью, адреналин в крови зашкаливает.
Чонгук перехватывает его крепче и басит не глядя:
— Пойдём. Я отведу тебя в комнату…
========== 1 часть, 6 глава. ==========
Комментарий к 1 часть, 6 глава.
Не пугайтесь, уважаемые читатели. Я публикую отредаченные части.
Не пошёл Джин на ужин. Проигнорировал стук и голос секретаря Кима с той стороны двери, строгим голосом увещевающего поесть. Не выйдет. Он слишком разбит и слишком ненавидит, слишком ощущает отсутствие очков, упавших в коридоре, когда его снёс Чонгук.
Сумка темнеет пятном на белом пороге комнаты. Джин, опять закопанный в хрустящую белизной постель, поглядывает на неё через минус своей близорукости. Небольшая, потёртая — она сейчас, как символ того, кем он является много лет. Сиротой. Жалким перекати-поле, которого мотыляет из стороны в сторону, бьёт об углы и дороги. Взять бы свои вещи, думает он, и сбежать в самостоятельную жизнь.
— Почему мне только пятнадцать? Я давно чувствую себя взрослым, — шепчет подросток, отвернувшись к огромному окну, где переливается всеми оттенками искусственного света затейливый сад. — Всё было бы проще, будь я совершеннолетним. Никто не мог бы указывать, с кем и где мне жить. Снял бы жилье, нашел работу, пусть самую тяжелую, я труда не боюсь, — Джин подносит вплотную к глазам ладони с длинными, ещё нежными пальцами, оценивая их готовность к упорным стараниям. Вздыхает расстроенно, рассмотрев: руки, созданные держать книгу — не грузчика.
— Но ведь помогал я аджуме из соседнего цветочного магазина таскать ящики с землёй, на рамён хватало в голодные дни. Мозоли сошли уже в приюте, — продолжает стенать он. Цепляется за свои мечты, чисто по-детски отказываясь понимать, что взрослая жизнь не так проста, как кажется. — Я бы трудился, зарабатывал на университет, а в свободное время готовился к поступлению и читал. Я бы точно справился.
Невдомёк Джину, равнодушному к деньгам и материальному богатству, что без того самого богатства или, как минимум, заначки, план уже на пункте «снять квартиру» разбивается реальностью. А взять чужое, что копила бабушка, тем более деньги этой семейки — да ни за что, да Боже упаси. Подобное даже в голову не приходит. Поэтому только и остаётся, что лежать, растекаться мыслями по мечтам и слушать вой голодного желудка.