Мэгги уставилась на него. Ни Келли, ни Грэм не распространялись о том, чем они занимались в воскресенье.
— Они весь день носились вокруг конюшни, и командовала отнюдь не нянька. Заводилой была Келли, а он подчинялся. Похоже, она крепко его зацепила.
— Глупости, Роб. Они совсем дети.
— Все мы порой дети. — Возразить на это было нечего.
Романтическое отступление было закончено. Роб спросил, говорила ли она с Трой о расширении конюшен. Можно было бы завести второго пони. А что случилось с ее пони, который был в Ирландии?
— Мне придется развеять ваши иллюзии, — рассмеялась Мэгги. — Это был не ее пони. Он из конюшен, где я работала. Бог знает, у кого он теперь. Ведь конюшни распродавались. Кстати, Келли об этом ничего не знает. И счастливо уверена, что он у себя дома.
— Счастливо? — откликнулся Роб. — Это достоверно известно? Почему же тогда она плакала в уголке после нашего разговора о нем? Чертовски жаль, что нельзя заполучить эту зверушку сюда. Он бы мигом себя окупил.
Остаток дня эта фраза Роба и вид плачущей в уголке Келли не шли у нее из головы. Ангус Макаллан советовал хорошенько подумать (смотреть, куда прыгаешь), но Мэгги это не подходило. Что толку обдумывать, если от этого теряется вся решимость. Вернувшись вечером в «Крошечный домик», она первым делом позвонила в Фэрли-Холл. Да, ответил ей теплый голос Фил, Крим Крекер все еще у них. Но покупатели есть. Вот сегодня как раз один заходил.
— Ты не продашь его, Фил? — взмолилась Мэгги. — Пожалуйста. Я дам больше.
— Ну, уж нет, — заявила Фил. — Только решай поскорее. На следующей неделе мы должны продать всех.
— Как только поговорю с Трой, — уверила ее Мэгги. — Это формальность, но я должна спросить ее.
Она положила трубку и задумалась. Интересно, где сейчас находится Трой? По крайней мере, один человек должен это знать, если только у нее хватит мужества ему позвонить.
Но если она хочет заполучить Крима Крекера, надо действовать. Ее палец двигался по столбику «Мак» в справочнике, когда зазвонил телефон.
— Добрый день. Это Макаллан из Абердина. Могу я поговорить с мисс Кэмпбелл?
— Слушаю. — Наверное, это были волшебные штучки Зебеди.
— Пожалуйста, не кладите трубку.
Голос, зазвучавший следом, невозможно было не узнать. Низкий, глубокий и без намека на фривольность.
— Мэгги, это Ангус Макаллан. У меня есть к вам предложение. — Мэгги? Он сказал Мэгги? Кажется, ей послышалось. Он продолжал, уже нетерпеливо. — Это вы, Мэгги? Вы меня слышите?
— Да.
— Хорошо. Скажите, как вы по части приемов?
— Вряд ли у меня была достаточная практика, пока я жила в двухместной конюшне.
— Этого я и боялся, — произнес он задумчиво. — Надеюсь, вы хотя бы знаете…
— Что на суп не дуют, — колко заметила она. — Да, мистер Макаллан. Это я знаю.
— Простите, я заслужил вашу шпильку. Вы нужны мне на роль хозяйки званого ужина. Сможете?
— Когда?
— Часа через два.
Она оцепенела.
— Не знаю… Даже не знаю, что сказать…
— Просто «да» или «нет». И побыстрее. Или вы соглашаетесь, или я начинаю обзванивать агентства.
— Мое призвание — лошади, понимаете?
— Боюсь, в списке приглашенных их нет, — ответил он сухо. — И я прекрасно понимаю, что придется довольствоваться тем, что есть.
Вряд ли это было любезно. «Велико дело», — подумала она в бешенстве. Это был вызов, и она его приняла. Затем последовали факты. Будет восемь гостей: четыре супружеские пары разных национальностей. Они приехали на промышленную ярмарку, а Ангус и другие бизнесмены вызвались принять их у себя. Практически все улажено, поставщики провизии, должно быть, все уже приготовили в Стрэтайре, но миссис Бертон, его секретарь, которая обещала быть хозяйкой, слегла с приступом мигрени.
— Если что-нибудь неясно, спросите у Грэма, — заключил он. — Он уже должен быть дома. Он будет сидеть за столом с нами, проследите, чтобы он умылся.
— А Келли? — опомнилась Мэгги. — Что я буду делать с Келли? — Видимо, это было последней каплей.
— Что угодно, я не возражаю, — нетерпеливо бросил он. — Там будет полно народу, найдется кому за ней присмотреть. Я уверен, вы что-нибудь придумаете.
Похоже, времени выяснять телефон Трой уже не было. Пять часов. Ангус сказал: семь-семь тридцать. Часть гостей он привезет из Абердина сам, остальные приедут на двух машинах компании. Две пары — немцы, одна — норвежцы и двое — итальянцы. Причин для беспокойства нет, все говорят по-английски.
В Стрэтайре, кажется, тоже все было в порядке. У дома стоял фургон. Работа кипела. Мэгги подходила к дому, когда зажглось полукруглое окно над дверью и окна одной из комнат первого этажа. Незадернутые занавески являли взору светлые панели, создающие обманчивую перспективу, и великолепную черную полированную мебель. Пробудилась, словно спящая красавица, еще одна комната, с другой стороны холла. Мэгги пыталась найти слово, которое выразило бы эту комнату. Водяная лилия. Прохладный зеленый цвет везде и прозрачный, легкий тюль с желто-зелеными полосами. Дверь открылась.
— Мисс Кэмпбелл, только что звонил отец. — Грэм был воплощение сдержанности. — Он просил вам все показать.
Она боялась разочароваться в этом доме. Это было бы невыносимо. Высокие окна и потолки давали ощущение простора. Здесь действовала уверенная рука, иногда очень смело, но всегда с превосходным результатом. Оранжевые и желтые сполохи на портьерах от пола до потолка. Высокая стеклянная дверь в столовой, с полукруглым, украшенным желобками окном над ней, виднелась сквозь легкие белые занавеси. Нежные зеленые и желтые тона на обоях потолка и карнизах. Какая-то мерцающая белизна стен, удивительно напоминавшая белизну лилии. Желто-зеленые полосы дивана повторяли полосы на тюле.
Гостиная была в стиле ретро. Грэм почему-то назвал ее берлогой, что не совсем соответствовало ее облику. Зеленые портьеры в мелкую складку, белый тюль и оливково-коричневая обивка кресел и дивана. Спальня на втором этаже была превращена в туалетную комнату для дам. Потолок здесь пестрел розовыми и ярко-синими маргаритками. Грэм открывал не все двери.
— Я не буду показывать вам свою комнату, там беспорядок, — дипломатично сказал он. — Это ванная.
Он толкнул дверь, и Мэгги замерла. Самым подходящим выражением было «острова Карибского моря». Изумрудно-зеленая мебель и толстый ковер, ванна цвета тропического неба, струящийся сквозь стеклянный потолок свет, гравюры на черных стенах, серебряное зеркало ручной работы и, как ни странно, белая птичья клетка… Аквамариновая ванная комната в Эдинбурге, черно-золотая — в «Крошечном домике», и теперь еще один шедевр коллекции.
— Похоже, кому-то здесь очень нравятся ванные, — заметила Мэгги.
— Да. Маме, — просто ответил Грэм. — Она была дизайнером. Отец говорит, она сама все это придумывала.
Это объясняло тщательную, почти театральную продуманность обстановки, но, увы, нисколько не добавило Мэгги уверенности в себе.
Она взглянула на отражение в серебряном зеркале. Неплохо, но едва ли изысканно. Большие глаза, крупный рот, круглые щеки, грива соломенных волос… Молочница! Ужасно… Лошади — вот это ее. И свитер, и джинсы, в которых она только что не спала. У Ангуса Макаллана душа уйдет в пятки, когда он ее увидит.
— Вы, наверное, часто устраиваете званые вечера? — уныло поинтересовалась она.
Грэм отрицательно покачал головой:
— Нет. Нас это не интересует. Мы вообще-то отшельники. Но сегодня — особый случай. Отец должен был их пригласить, ведь они съехались в Шотландию из разных стран.
Они спустились вниз. В столовой красивый овальный стол сверкал хрусталем и серебром. Накрахмаленные салфетки были уже разложены. Середину стола украшала низкая хрустальная ваза с красными гладиолусами, виноградом и яблоками. В холле аранжировщики цветов устанавливали византийскую пирамиду из хризантем. Нужно было быть вовсе бесчувственной, чтобы не уловить атмосферы.
Вернувшись к себе, Мэгги успела принять ванну и даже немного полежала в воде. Вечернего туалета у нее не было, но фраза Грэма насчет гостей страны подсказала ей решение. Она должна быть одета по-шотландски.