«Он бабник», – сказала Дашка, но это слово мало что значило для меня. Не со мной Стас при всех целовался в спортзале и не меня приглашал на вечеринки. В отличие от той девчонки из 11-го «В», в отличие от Маринки, сводный брат никогда и не был моим. Вот только почему я сейчас изо всех сил сдерживала волнение и готова была разреветься? Не потому ли, что даже по прошествии нескольких дней место на шее, которого Стас касался губами, все еще горело, а в сердце поселилась непонятная тоска?
«Я ненавижу тебя, скелетина. Ненавижу! Всегда помни об этом».
Ему не стоило предупреждать меня запиской. Я бы и так никому не решилась рассказать о том, что случилось. Что касалось лишь нас двоих и чего мы оба, думаю, не могли объяснить.
– Мне кажется, Борька очень хороший человек, – ответила подруге, чувствуя, как костенеют пальцы, а буквы сливаются в неразборчивую строку. – Ему, наверно, было так же больно, как сейчас Маринке. Я бы никогда не смогла так с ним поступить.
– Вот и я о том же! – Дашка устроилась рядом и завозилась с рюкзаком, поглядывая на входную дверь в ожидании Петьки Збруева, со ссоры с которым начинала каждый учебный день. – Торжество справедливости налицо! Так к чему реветь?
– Погоди, Матвеева, вот увидишь: война только начинается, – продолжила разговор позже, по пути в столовую. – Впереди голосование и «Зимний бал», прошлогодняя королева так просто не отдаст корону Воропаевой, и борьба за павлина – толстый намек бледной немощи держаться подальше. Вот то, что королем снова выберут Фролова, я даже не сомневаюсь! Хотя, вспоминая прошлый год, с какой быстротой Фрол с друзьями смылся с мероприятия, – ему наши школьные игры до лампочки! Уж лучше бы Борьку Брагина королем избрали, честное слово! Он хоть на городских олимпиадах за честь школы мозги надрывает, а не просто пустоголовый красавчик, как некоторые!
Из разговора с Галиной Юрьевной я знала, что с учебой у Стаса все в порядке, насчет этого между сыном и матерью существовал негласный договор, касающийся личного пространства, денег и прочего, потому осторожно возразила подруге:
– Я думала, Фролов хорошо учится. Слышала, как тренер по баскетболу говорил, – нашлась с ответом, краснея под заинтересованным взглядом подруги.
– Ну, не знаю, – повела плечом Дашка. – Может быть, и хорошо. А только все равно олень! – со вздохом резюмировала она и устремилась к нашему столику.
В столовой было шумно и пахло едой. Петька Збруев сегодня проспал, пришел в школу к началу второго урока, и ему здорово досталось от преподавателя. За опоздание парню предстояло убрать в столовой столики за одноклассниками, и Петька откровенно грустил, выслушивая от друзей смешки и подколки. Сегодня он не обзывал Кузнецову Белкой, не просил дать орешки, а только молча переглядывался с подругой, жуя отбивную и запивая ее компотом.
– Ну и подумаешь: вытереть стол тряпкой. Что здесь такого? – возмутилась своим мыслям Дашка. – А Терещенко сам дурак, если не понимает.
Действительно, ничего. В моей старой школе мы так и делали, дежурили классами по очереди. Но это была новая школа, платная, со своими правилами, здесь хватало работников для обслуживания детей богатых родителей. Я только хотела предложить Дашке остаться и помочь Петьке с уборкой, как почувствовала на себе тяжелый взгляд. Даже не поднимая головы, знала, чьи глаза остановились на мне.
Секунда оглушительной тишины, во время которой я успела вернуться в тот вечер, когда сводный брат нашел меня, и сердце забилось снова.
Стас вошел в столовую не один. Сел с друзьями за столик, своим появлением заставив обеденный зал заметно притихнуть. Одна из старшеклассниц, красивая темноволосая девчонка – та самая Ленка с вечеринки, поняла я, – поставив свой поднос на стол, опустилась рядом со Стасом, и он тут же уверенным ленивым жестом обнял ее, хихикающую и довольную, за плечи. Продолжая смотреть мне в глаза, склонил голову и поцеловал в шею…
Вот видишь, ты такая же, как все. Глупая сводная сестра.
Сознание ослепила вспышка боли и стыда. Я узнала чувство, уколовшее сердце, и испугалась. Я не должна была чувствовать ревность, я не имела никакого права на это взрослое чувство, и все же сейчас в этой столовой не только Маринке стоило труда не показать волнения и не дать волю слезам. Уткнувшись в тарелку, я отчаянно старалась справиться с собой, мечтая ослепнуть и оглохнуть, чтобы не видеть сводного брата и не слышать звонкий девичий голос, снова и снова повторяющий его имя.
– Так ты не обидишься, Насть, если я сама?