Мой член дернулся.
— Этого не будет, приятель, — пробурчал я ему, сосредоточившись на церковных шпилях в большом арочном окне. — Даже через миллион лет. Эта девушка вне досягаемости. Она слишком легко влюбляется. Ты ведь все равно получаешь достаточно внимания.
Хотя в последнее время все внимание он получал только от меня. Небольшое затишье. Возможно, это была моя проблема.
Завтра ночью я что-то с этим сделаю.
Сегодня ночью это не обсуждается.
Ведь Эмми была одной из тех девушек, которые не могли найти различие между любовью и сексом. Я заметил это в первый раз, когда мы потусили вместе (она заперла себя снаружи, и я пригласил ее к себе, пока менеджер здания не смог принести ей запасной ключ). Секс был отличным способом расслабиться и для себя, и для кого-то другого. Но это не было эмоционально. Не для меня. Я убедился в этом.
На кухне я открыл морозильник и вытащил бутылку водки, которую держал там, и начал делать мартини для Эмми — три оливки и покрепче. Я внимательно перемешивал напиток, и к тому времени, когда она постучала, ее напиток был готов, а мое дыхание замедлилось, температура тела вернулась к норме, а со штанами стало все в порядке.
Видите? Все, что нужно, чтобы контролировать свои чувства, это небольшая дисциплина.
— Но ведь во второй раз было лучше? — Эмми с надеждой посмотрела на меня со своего конца дивана, жуя последнюю оливку из мартини. Она была босая и сидела на своих согнутых ногах. Ее волосы были распущены, они ниспадали на ее плечи длинными светлыми волнами.
— Ты имеешь в виду третий раз? — как только появились титры, я глотнул немного бурбона, надеясь, что это избавит меня от странного чувства, которое у меня было весь день. Я надеялся, что огонь на кухне Эмми избавит от него, но нет. — Я смотрел его раньше. И нет, это не так.
Она вытянула ногу и пнула меня ей. Конечно, пальцы на ее ногах были розовыми. Не мягко розовые, как бархатный диван, а глубокий яркий оттенок, больше похожий на малину.
— Тебе просто не нравится Крейг, потому что он проявляет большую уязвимость, чем Коннери. Он более человечный. И ты знаешь, он лучше играет.
— Ничего подобного. И мне не нужно видеть уязвимость в Бонде, потому что он не настоящий человек. Не то чтобы я считаю, что проявление уязвимости бывает только у реальных людей, по крайней мере, обычно. И точно не у мужчин.
Она издала отвратительный горловой звук и ткнула меня пальцами:
— Нейт, настоящие мужчины могут быть уязвимы.
— Но они не должны это показывать.
— Почему нет?
— Потому что это слабость, а слабость подрывает силу, власть и контроль, — я не мог перестать смотреть на ее пальцы.
Какого черта?
Она подавила вздох, сделав несколько глотков мартини:
— Ну, я предпочитаю мужчин, которые не боятся иногда проявлять слабость. Вот что делает их реальными для меня.
— Но Бонд — выдумка, Эмми. Выдумка, — я встал с дивана, взяв пустой стакан. Кроме того, мне нужно было увеличить расстояние между своим бедром и ее ногой. Она слишком близка к моему члену.
И почему я думал о том, чтобы положить пальчики ее ног себе в рот? У меня нет футфетиша. Должно быть, это алкоголь.
Я зашел на кухню и налил еще совсем немного бурбона, так как первым делом с утра я хотел побывать в тренажерном зале, а заниматься с похмельем не круто.
Эмми последовала за мной на кухню и продолжала спорить:
— Он не выдумка. Выдумка — это мечта. Бонд — персонаж. Человеческий персонаж.
— Хорошо, он персонаж — абсолютный альфа-самец. Нет ни жены, ни детей. Нет «дорогая, я дома». Он ест и пьет что хочет, когда хочет, водит крутую машину, спит с красивыми женщинами, убивает плохих людей. Никаких чувств.
Эмми закатила глаза, прежде чем закончила пить, и поставила пустой стакан в раковину. Остальная посуда уже была в посудомоечной машине, остатки убраны в холодильник.
— Это то, к чему ты стремишься?
— Почему бы и нет?
— Потому что это холодная и грустная жизнь! — она начала резко жестикулировать. — Ты умрешь в одиночестве!
Я засмеялся. Мы каждый раз об этом спорили. Понятия не имею, почему она так одержима моими чувствами.
— Мне никогда не одиноко и мне нравится мое личное время. Что же касается смерти, почему бы не умереть в одиночку? Я собираюсь избавить кучу людей от печали и сожаления.
— Это уныло. Мне тебя жаль.