И это было несравненно...
Его руки оставили ее груди и скользнули вниз, туда, где их тела сливались воедино, и он принялся ласкать Мэри в то время, как она двигалась над ним. Из груди у нее вырвался крик, в котором не слышалось слов - лишь хриплые звуки неземного блаженства. Ее головка запрокинулась, а бедра подались чуть-чуть вперед. Плавные линии выгнувшегося тела могли бы стать неким символом чудесной страсти.
Тело Райдера по-своему повторило этот символ в момент наивысшего блаженства. Он прижал к себе трепещущее тело Мэри. Слипшиеся от пота пряди упали на виски. Он чувствовал, какими необычно сильными толчками бьется ее сердце. Осторожно отодвинув со лба волосы, он прошептал:
- Не шевелись, - потому что знал: прикоснись она к нему опять - и он от страсти выпрыгнет из собственной кожи.
Откатившись на бок, Райдер любовался Мэри, подперев голову локтем. В салоне горела одна лампа, пламя которой задрожало и закачалось, когда вагон тронулся с места и покатился по рельсам. Вот они и в пути - точь-в-точь как обещала Рении. Без вопросов. Без осложнений.
Райдер ухватился за последнюю мысль. Возможно, одно осложнение все же случится... и он по-новому взглянул на Мэри.
- Кажется, ты хотела меня о чем-то спросить?
Мэри разглядывала панели, покрывающие потолок вагона. Их поверхность украшала искусная резьба, и задумчивые зеленые глаза внимательно исследовали прихотливый узор.
- Мэри?..
Девушка задумчиво прикусила губу, стараясь облечь в слова роящиеся в голове бессвязные мысли.
- Почему я не могу не откликнуться на то, как ты произносишь мое имя?
- У апачей не принято вслух произносить настоящее имя, данное человеку при рождении, - ласково улыбнулся Райдер. - Оно приберегается для особо важных или торжественных случаев и означает большую честь для того, кого окликнули. - Подобрав раскинутые одеяла, он укрыл ими Мэри, укрылся сам и продолжил:
- Ты, сама того не замечая, почему-то употребляла мое имя точно так же, как и я - твое.
- Вот как?
- Да. Я обнаружил, что отвечаю тебе точно так же, как если бы это Наич, Джозани или кто-то еще из чихуахуа просил меня об одолжении. - И он долгим взглядом посмотрел на Мэри, ожидая услышать то, что она давно должна была сказать.
Это не сравнимое ни с чем терпение постоянно лишало Мэри равновесия. С самого начала она поняла, что Райдер всегда дождется своего. Он вроде бы даже ухитрялся радоваться ожиданию и находить в нем прелесть, в то время как для нее самой ожидание было пыткой.
- Ты ведь знаешь, что я тебя люблю.
Райдер лишь молча смотрел на нее.
- Я и сама не знала, что при этом делается или говорится. А скорее всего просто боялась. Мне казалось, что тогда я стану частью тебя, а это для меня невыносимо. Но при этом, хотя ты и молчал, я знала, что ты меня любишь. Я следила за тем, как ты выражаешь свою любовь и восхищение, и видела, что ты не изменился к худшему, что ты остался прежним, только душа твоя оказалась намного богаче.
Пальцы Райдера легонько погладили Мэри по плечу и замерли.
- Это потому, что ты всегда была частью меня, - промолвил он. - С самого начала. Не с того дня, как мы повстречались, а с того, как появились на свет. Уже тогда тебе было уготовано место у меня в сердце и в мыслях. - И Райдер коснулся своего виска. - Твой дух всегда обитал здесь, и теперь, когда ты вместе со мною, во плоти, это стало глубже, правдивее и... богаче.
У Мэри было такое чувство, будто в душе у нее что-то вскипело и улетело с облачком пара, однако при этом не возникло ощущения потери. Потому что одно дело, когда какая-то часть души получает свободу, и совсем другое когда она нас покидает. Первое можно только приветствовать, второе оплакивать. Она пошевелилась и тут же оказалась в кольце его рук. От улыбки, озарившей ее лицо, у Райдера захватило дух, а Мэри как ни в чем не бывало свернулась у него под боком.
- Давай-ка спать, - сказал он, хотя Мэри, судя по ее виду, настроена была поболтать еще.
- Но...
- Мэри.
- Ну ладно, - сонно прикрыв глаза, уступила она. - Раз ты просишь...
***
В Тусоне их вагон прицепили к составу, следовавшему по Северо-Восточной дороге до Санта-Фе. От Санта-Фе они проехали еще немного на северо-восток до Топики. Путешествие проходило с завидной скоростью. Ренни выполнила обещание, телеграммами обеспечив их беспрепятственный проезд, и беглецов никто не побеспокоил.
Они много читали, подчас проводя целые вечера в мире и согласии - и не обменявшись при этом ни словом. Мэри раскопала в письменном столе колоду карт и лихо обыгрывала Райдера в покер, завладев его рубашкой, штанами и кое-какими мелочами. Им регулярно приносили поесть, однако оставляли поднос на подножке вагона, согласно строгим инструкциям Ренни и табличке "Не беспокоить!", повешенной Мэри на ручке двери. И проводники, и кондуктор восприняли такое желание уединиться без особого удивления и любопытства. Это навело Мэри на мысль, что ее сестра, наверное, занимается с Джарретом любовью не меньше, чем это проделывали они с Райдером.
Стараясь поскорее избавиться от этой скандальной мысли, девушка покраснела до корней волос и что было силы запустила в Райдера подушкой, когда он поинтересовался, с чего это она краснеет.
В Сент-Луисе они отважились выйти наружу и пообедать в привокзальном ресторане, где их никто не мог узнать и выдать властям. Им подали акульи плавники с молодым картофелем, аспарагус под соусом, холодный картофельный суп и салат. За время обеда они попробовали три разных сорта вина и завершили трапезу фруктами, сыром и кофе со сладким ванильным ликером.
Потом беглецы прогулялись по парку и вернулись на вокзал на извозчике. Было так приятно оказаться среди людей, которые лишь мельком глядели на них и торопились по своим делам. Их вполне могли принять за обычную парочку, наслаждавшуюся романтичным сиянием газовых фонарей на бульваре, - и в течение нескольких часов они старались делать вид, что именно таковыми и являются.
Возвращаясь в вагон, Мэри с Райдером постарались избежать встреч со служащими железной дороги. Их вагон уже подцепили к составу, направлявшемуся в Колумбию, и они вернулись к замкнутому существованию, столь милому их сердцу с самого отправления из Тусона. Правда, после краткой прогулки оба они чувствовали некое возбуждение, однако предпочли об этом промолчать.
Когда за окном замелькали пейзажи Огайо, Мэри не сводила глаз с Райдера, жадно вглядывающегося в них. Здесь все еще царила зима. Паровоз с трудом тянул состав по бесконечной равнине, то и дело увязая в наметенных ветром сугробах.
- В моей памяти здесь всегда было лето, - сказал Райдер.
Мэри уселась к нему на колени и спросила:
- И что же больше всего тебе нравилось в лете?
- Рыбалка с отцом, - уверенно отвечал он. - То, как мы с мальчишками таскали тайком зеленые яблоки из сада за домом у миссис О'Рейли. Четвертое июля <День независимости США.>.
- Хм-м-м, - пробормотала она. - Я тоже люблю парады...
- Дело не в парадах, - покачал он головой, - а в фейерверках. Мы с приятелями привязывали веревку с шутихой к... - Он запнулся, встретив возмущенный взгляд Мэри. - Ну, - смущенно закончил он, - кошке ведь не было больно...
- Это отвратительно, Райдер Маккей!
- Видимо, ты никогда в жизни ничего подобного не делала?
- Конечно, не делала, - с достоинством подтвердила Мэри. - У меня не было в том нужды, потому что имелись четыре младшие сестры, которых можно было мучить вволю.
***
Мэри коротко постригла Райдера, когда они подъезжали к Уилингу. Она очень не хотела этого делать, но Уолкер заставил. Ей пришлось подчиниться, лишь когда он взялся за дело сам. Но и тогда она укоротила прическу сзади настолько, что концы его волос все еще касались края воротника.