Выбрать главу

Где-то в шуме, поздно ночью, начала играть Танитская волынка. Харк слышал ее, горестную и отчетливую. Его койку перенесли в другую комнату, когда полевая станция заполнилась. Боль одолела его, он стоял слишком долго. Плоть на его спине пульсировала.

Когда он услышал волынку, он попытался подняться. Рука мягко прикоснулась к его плечу, и голос настойчиво сказал ему продолжать лежать.

— Я могу слышать музыку, — сказал он.

— Это Каобер, — сказала Анна Керт.

— Каобер не играет, — сказал Харк. — Никто из Танитцев больше не играет на волынке.

— У Каобера есть старая, — сказала она, — и он сейчас играет на ней. — Харк снова прислушался. Он осознал, что это была не та же самая музыка, которая преследовала его. Игра была не очень хорошая. В ней были взрывные ноты и плохие смены тональности. Это была игра того, кто не играл на волынке долгое время.

Он играл старую мелодию, старый Танитский марш, но он играл его так медленно, что он был панихидой, жалобной песнью.

— Они всё знают, — сказал Харк.

— Все знают, — сказала Керт.

III

Роун вошел в комнату, которая была офисом Гаунта. На столе лежали схемы, а вещмешок Гаунта был у стены. Несколько личных вещей валялись вокруг: планшет с данными, щетка для пуговиц, баночка с полиролем, оловянная кружка. Скатка лежала на маленькой койке. Под койкой, у одной из ножек, лежала пара носков, которая отчаянно нуждалась в починке.

Роун положил силовой меч на стол. Затем он тяжело сел. Он поднял оловянную кружку и поставил на стол перед собой. Он вытащил свою флягу, отвернул крышку и наполнил кружку наполовину.

Сейчас у них была вода, маленьких успех, который почти затерялся в плохом дне. Ладд с Белтайном были так горды своим достижением. Роуну не доставило никакого удовольствия стереть их улыбки с лиц и триумф из сердец.

Отряды Призраков потратили три часа на перетаскивание емкостей с водой в дом с внутреннего двора. Много их было утрачено, но все равно было достаточно для полных рационов, достаточно для промывки ран, достаточно, чтобы развести средство для промывки воспаленных и ослепших от пыли глаз.

Роун сделал глоток. Вода на вкус ощущалась, как дезинфицирующее средство, как емкости с водой Муниторума, как совсем ничто.

В дверь постучали.

— Войдите.

Баскевиль заглянул внутрь. — Доклады от рот скоро будут, сэр, — сказал он. — Списки жертв и доклады об обороне.

— Собери их мне, пожалуйста, — сказал Роун. — Собери все, а потом доложись. — Баскевиль кивнул. Они за всю ночь ничего не сказал о Гаунте, как и не прокомментировал повышение Роуна до командующего. При других обстоятельствах у Баскевиля были все права, чтобы обсудить это. Но Роун знал, что Баскевиль понимал, что это должен быть он. Это должен быть Танитец.

— Беренсон хотел бы поговорить, — сказал Баскевиль.

— Попроси его подождать, пожалуйста.

— Сэр. — Баскевиль закрыл за собой дверь.

Роун сделал еще глоток. Он был ошеломлен, и болезненно осознавал, что понятия не имеет, что ему теперь делать. Было тяжело думать.

— Спасибо огромное, — сказал он силовому мечу на столе, говоря с ним, как будто это был Гаунт.

— Спасибо огромное, что покинул меня и заставил самому разгребать это дерьмо. — Роун больше не ожидал счастливого конца. Еще один штурм, как тот, через который они только что прошли, скорее всего, прикончит их. Гаунт информировал Роуна об инструкциях Вон Войтца. Займите их. Это равнялось тому, чтобы остаться здесь и умереть.

В дверь снова постучали.

— Валите! — крикнул Роун.

Лайн Ларкин прохромал в комнату и закрыл за собой дверь.

— Ты глухой? — проворчал Роун.

Ларкин покачал головой. — Только непослушный, — ответил он. Он подошел к столу и сел напротив Роуна. Его протез явно натирал, потому что он вздрагивал при каждом шаге и вздохнул, когда сел.

— Заканчивай с водой, — сказал он.

Роун замешкался, а затем проглотил остатки воды в кружке.

— Есть причина, чтобы ты был здесь? — спросил Роун.

— Причина? Нет. Помогающий ангел? Думаю так. Ты и я, Эли. Нас осталось не слишком много. Все меньше с каждым проходящим днем. Ты помнишь Поля Основания, снаружи Танит Магна?

— Да.

— Кажется, это было так давно, — сказал Ларкин, вытаскивая оловянную кружку из кармана.