– Отец моей дочери известен… Он…
– Он угрожает вам, преследует? Вы боитесь, поэтому…
– Это Глеб… Глеб Вяземский. Но он не должен ничего знать, понимаете? – всхлипываю, не в силах подавить волнение. – Он не поверил мне тогда… Его мама преподнесла доказательства моей измены с Хариным, его другом. Какие-то отфотошопленные фотографии. Глеб легко вычеркнул нас из жизни, женился на Анне Фоминой. Я узнала позже, что они развелись… Кстати, она мне может мстить Глебу за развод? И еще… Я ведь не Каролина Чацкая, я…
– Подождите, пожалуйста. Давайте разберемся сначала с одним вопросом, – деловито предлагает Свирепый. Потирает ладони и подается вперед. – Вы не хотите говорить Глебу, что у него есть дочь? Я правильно понимаю?
– Нет, не хочу! Ребенок ему не нужен, как и я… К тому же… Всеволод Иванович, давайте я вкратце расскажу вам историю наших отношений. Я вынуждена скрываться от семьи Вяземских и тем более молчать о дочери. У меня есть подозрения, что отец Глеба может быть причастен к похищению.
Всеволод кивает, а я коротко рассказываю про подслушанный разговор, обвинения Глеба в измене, прозвучавшие немногим позже, поджог нашего с папой дома, подстроенную кем-то аварию и мою трагическую гибель… Липовую гибель, столь необходимую тогда для сохранения наших с дочкой жизней.
– Как Глеб узнал, что вы Валерия? Он же узнал, насколько я понял? – внимательно меня выслушав, спрашивает Свирепый.
– Не заставляйте меня отвечать на этот вопрос, – краснею я. – Достаточно того, что он узнал. Ребенка похитил кто-то из его врагов, потому что у меня их нет. Никто меня не знает… Мы с отцом выжили в аварии. Экспертиза тогда доказала, что тормозная система была испорчена. Приехавший на место происшествия следователь убедил нас скрыться для собственной безопасности. Всем сказали, что мы погибли… Папа не стал менять документы, а я… В общем, мне, как свидетельнице разговора Вяземских, посоветовали изменить внешность и личность. Незадолго до этого отец вступил в наследство моего деда. Я его не знала – дедушка рано ушел из семьи и не воспитывал папу. Видимо, сыграло чувства вины, и он завещал папе все имущество и бизнес – инсайдерскую компанию.
– Инсайдерскую? Я правильно думаю, ваш дедушка знал скрытую информацию об имуществе многих людей? Занимался торговлей ценными бумагами и проводил крупные сделки? – уточняет Свирепый. – Выступал посредником между государством и частными лицами.
– Именно так. У него сохранилась база богатейших людей области или тех, кто прикидывался ими. По документам я могла вычислить платежеспособность человека и предложить лакомую сделку. За пять лет я сделала свою фирму одной из самых процветающих в области.
– У вас могут быть враги, Каролина. Те, о ком вы не знаете. Давайте позовем Глеба, не хочу вызывать лишних подозрений? Вы можете быть спокойной – ваша тайна останется при мне. Я еще много раз вам позвоню или приглашу сюда.
– Я могу войти? – опережает Свирепого Глеб. Распахивает дверь без стука и смеряет нас подозрительным взглядом. – Или еще не всем любовникам Каролины кости перемыли?
– Входите, Глеб. Всем перемыли, можете быть уверены, – подмигивает мне Всеволод.
– Вы что-то узнали, Всеволод Иванович? – нетерпеливо спрашивает Глеб. – Кто-то из этих мужчин может быть причастным?
– Мне нужно время, чтобы все проверить. Вынужден попрощаться с вами, сами понимаете – работа не ждет. Но я буду звонить. Каролина Дмитриевна, если преступник попытается связаться с вами, сразу сообщите мне.
Я с трудом поспеваю за Вяземским… Цокаю каблуками по прохладному длинному коридору, не понимая, что делать? Скрываться или выходить на работу? Съезжать в свою квартиру или…
– Кара, я могу спросить? – резко разворачивается Глеб. Возвышается надо мной, как гора… Кажется, вот-вот прихлопнет, как мушку… Во всяком случае его взгляд кричит о желании убивать.
– Спрашивай, – отвожу глаза, не в силах выдерживать его взгляд.
– Кара, поедем в гостиницу? – выдыхает он. – Я, как дурак тебя обхаживал, а ты охотно трахалась со всеми этими… Вы полчаса обсуждали со Свирепым твоих… Может, тебя устроит фиксированная цена? Скажем, тысяча долларов за раз? Как тебе?
– Даже элитные проститутки берут больше, Вяземский.
Хочется согнуться от режущей боли в груди, но я держусь… Надежда умирает вполне ощутимо. Разбивается на осколки, а те впиваются в сердце, смыкаются вокруг горла и тисками сдавливают грудь. В глазах темнеет от жгучей, смертельной обиды… Никогда его не прощу за эти слова. Но и виду не подам, что они меня задели… Он не видит моих слез – облизывает губы и прищуривается, нетерпеливо ерошит челку, ожидая моего ответа. Он хочет знать цену? Цену моей разрушенной жизни, мук после операции по пересадке кожи, да и просто мук… Какую цену мне назвать? Какого он ждет ответа?