Я борюсь и верю, что останусь жив, что приду к вам с победой, припаду к родной земле и, не стыдясь своих слез, поцелую ее. А пока вы, сестренки, поцелуйте за меня маму и ждите. Я приду!»
* * *
«…Потомки будут завидовать мне и моим сверстникам, потому что не им, а нам пришлось под градом бомб и снарядов отражать удары душителей свободы; не им, а нам пришлось не раз встречаться со смертью, утверждая на земле справедливость.
Бой во имя грядущего - вот счастье юности нашей.
Я верю, что придет такое время, когда матери не будут, тосковать о своих сыновьях, когда сыновья не будут умирать с горькой мыслью о том, что они не стали отцами, когда отцы не будут в час безвременной смерти думать о том, что их дети останутся сиротами…»
Атаки Щедрина
Я перелистываю комплекты «Правды», нахожу там свои корреспонденции и вспоминаю, как они рождались и почему я писал об этом, а не о чем-то другом.
«Иногда за двумя строчками сообщения Совинформбюро о потоплении вражеского транспорта в Баренцевом море скрывается очень напряженная драматическая история поисков, атак, героических дел экипажа подводного корабля». Так начинался мой очерк «Подводники» о питомцах командира дивизиона «малюток», как называли его, «малюточного деда», Николая Ивановича Морозова, которые действовали «скоростными» методами, уходили в море, а через сутки возвращались с победой. Я писал о Фисановиче, Шумихине и боцмане Николае Тихоненко, который был правой рукой командира «малютки», обладая не только высокой профессиональной выучкой, но еще и огромным чутьем, без слов понимал он командира корабля, артистически действовал на рулях глубины, держал заданную глубину, не давал лодке после залпа хотя бы на миг обнаружить рубку и тем самым навести противника на свой след…
Кончался очерк, пожалуй, излишне торжественно: «Возвращение… Несколько дней отдыха на берегу, и снова холодное бурное море, далекий и трудный поход - навстречу борьбе, опасностям, новым победам».
Сейчас я бы так не написал, ибо далеко не каждый поход кончался победой. А если победа доставалась, то очень дорогой ценой…
Уместно спросить: почему боцман Тихоненко стал одним из героев моего очерка? Быть может, он особо пришелся мне по душе? Бывает, конечно, и такое, человек, встретившийся на войне, вызывает много симпатий, и хочется о нем написать. В данном случае были другие соображения. Как личность Тихоненко не представлял ничего особенного, но пользовался на бригаде доброй славой за то, что был отменным мастером. А мастерство, чего бы оно ни касалось, всегда заслуживает похвалы.
Читаю другую свою корреспонденцию, появившуюся в ту же пору «Атаки подводника Щедрина». Сегодня Героя Советского Союза вице-адмирала Григория Ивановича Щедрина знает весь флот. Он автор книги военных мемуаров, долгое время был редактором «Морского сборника», теперь в отставке. А тогда капитан третьего ранга - командир подводной лодки - пришел с Тихого океана в составе дивизиона под командованием моего старого балтийского друга Героя Советского Союза Александра Владимировича Трипольского, о ком я не раз писал в финскую войну.
Степенный, скромный, даже стеснительный, Щедрин скоро обратил на себя внимание. Писатели, журналисты быстро распознали в нем человека, отличающегося широтой мышления, начитанностью, природной интеллигентностью. Все, начиная с внешнего вида, умения держать себя в обществе, точно он прошел школу дипломатического этикета, выгодно отличало его от многих.
Тихоокеанцы прошли путь в 17300 миль, побывав в Америке, Англии, Исландии. И хотя путь этот был чреват опасностью, войны как таковой они еще не знали, за исключением комдива Трипольского, который начал в финскую войну и в сорок первом прошел с боями через Таллин и Ленинград.
Во время похода с Дальнего Востока на Север Щедрин урывал время и вел дневник. При нашем знакомстве он извлек толстую тетрадь и со щедростью душевной вручил мне:
- Возьмите, может, пригодится для работы.
Я взял тетрадь, обещав познакомиться и через несколько дней вернуть. Засел дома и с интересом читал страницу за страницей. В строках, написанных его рукой, то старательно неторопливо, а то кратко и лаконично фиксировалось не только где были, что видели, но свое личное восприятие, что придавало дневнику характер ценного человеческого документа. С разрешения автора я не только прочитал его, но и сделал для себя кое-какие выписки. И теперь, спустя тридцать лет, читая их, вижу, что они ничуть не устарели, по-прежнему представляют незаурядный интерес…
Пока лодки, совершившие дальний переход, ремонтировались, командиры кораблей знакомились с новой обстановкой. По моим наблюдениям, они чувствовали себя в неловком положении, встречая на каждом шагу заслуженных воинов с боевыми орденами и Золотыми Звездами на груди, и наверняка думали: «А как-то сложится наша судьба, выдержим ли боевой экзамен?!»
Моя встреча с Трипольским была самой дружественной, и он, не скрывая, говорил, что у него одно желание, чтобы тихоокеанцы в предстоящих походах проявили высокие боевые качества и опыт североморцев пошел бы им на пользу. А познакомившись со Щедриным, и я стал, можно сказать, его персональным болельщиком. Мне хотелось, чтобы это имя по заслугам появилось на страницах «Правды». Однако лодка продолжала ремонтироваться. Прошло немало времени, прежде чем Г. И. Щедрин отправился в первый боевой поход и одержал свою первую победу.
Лиха беда - начало. Но и в последующие походы Гриша Щедрин ни разу не возвращался без результатов. Все задачи, поставленные командованием, он выполнял образцово и за очень короткий срок проявил себя тактически грамотным, умелым командиром, встал в один ряд с северянами, имена которых не сходили со страниц газет.
И хотя он начинал воевать в самое неблагоприятное время года - в разгар полярного дня, когда ночью светло как и днем и очень трудно соблюсти скрытность, он и в этих условиях искусно проводил атаки.
Теперь с полным правом я мог написать о нем и его дружном и слаженном экипаже. Корреспонденция «Атаки подводника Щедрина» была о нем своеобразным дебютом. Впервые это имя появилось на страницах «Правды». Корреспонденция начиналась так: «Как ни сложны и коварны условия полярного дня, подводники Севера не ослабляют борьбу на важнейших коммуникациях противника.
…Гул орудийного выстрела прорезал тишину маленького заполярного городка. Это подводная лодка вернулась с победой. Вице-адмирал Головко тут же на пирсе вручил командиру корабля капитану третьего ранга Г. И. Щедрину заслуженную награду - орден Красного Знамени. В нынешнем году Щедрин награжден вторым орденом…»
Дальше рассказывалось о том, как протекал поход и какой ценой достаются победы.
В тот день «Правда» открыла еще одно имя командира подводной лодки С-56 Щедрина, а к концу войны рядом с орденами Красного Знамени у него на груди засияла Золотая Звезда, и он вошел в плеяду выдающихся героев войны на море.
* * *
Жизнь свела меня и с другими интересными людьми, в том числе с уже упоминавшимся комиссаром подводной лодки капитаном третьего ранга Я. Табенкиным. О нем похвально отзывался член Военного совета Николаев, говорил: «Табенкин хорошо знает службу и умеет работать с людьми». И в самом деле. Он много плавал, редко бывал на берегу. Изловить его было не так-то просто. И все же мы познакомились. Поначалу он показался мне хмурым, замкнутым, «не контактным». Но недаром говорится, внешность обманчива. В данном случае эта пословица полностью оправдалась во все последующие встречи. Он постепенно раскрывался в ином качестве, как человек серьезный и вместе с тем общительный, обладающий большой душевной щедростью.
Между нами установились деловые контакты, которые вскоре переросли в большую, настоящую дружбу, продолжающуюся и по сей день, хотя он далеко от меня - в Севастополе.