Корабль, послушный его воле, расталкивал плавучие льды, ложился на новый курс.
Теперь не до мыса Желания. Все было забыто, кроме лодки, прокрадывающейся где-то в пучине.
Командир, сигнальщики и все находившиеся на палубе поглядывали в сторону акустической рубки, ожидая новых донесений. И молча смотрели на море, боясь проронить лишнее слово, как будто там, на глубине, могли услышать их голоса! Шувалов с беспокойством думал о том, что теперь будет тяжким грехом упустить случай и не расправиться с немцами, потопившими его друзей.
Корабль входил в большое разводье, похожее на озеро, не совсем спокойное, усеянное бесконечным потоком темных барашков, катившихся к самому горизонту.
Такие разводья всегда вызывали у Шувалова необъяснимое чувство настороженности, и сейчас он точно врос в палубу, осматривался по сторонам, старался не слушать, о чем говорят на ходовом мостике, чтобы не рассеивать внимание. Среди барашков, бежавших от корабля, показался пенистый желобок. Сознание обожгла мысль: «Торпеда!»
- Справа по курсу сорок пять торпеда! - крикнул Шувалов, не отрываясь от желоба, пока еще далекого, но с каждой секундой приближавшегося к кораблю.
Вмиг оборвались разговоры на ходовом мостике. Оттуда доносился только голос командира:
- Право руля! Так держать!
Корабль на полном ходу совершил поворот, корпус тральщика застонал от напряжения, точно живое существо, выбивающееся из сил.
На лице Зайцева собрались суровые складки.
- Акустик, слушать внимательно! - передал он в рубку и, получив очередной пеленг, скомандовал поворот. Радио понесло во все уголки корабля его громкий властный голос:
- Атака подводной лодки. Бомбы товсь! Корабль выходил на боевой курс.
Зайцев в последний раз бросил взгляд на таблицу расчетов и нажал кнопку. Грохот выстрелов носового реактивного бомбомета огласил море, и в следующий миг, как эхо, донеслись из глубины глухие взрывы и над водой отвесно взметнулись всплески.
Корабль шел по следу взорвавшихся бомб. Зайцев смотрел на темную поверхность моря, думая, что в случае незначительных повреждений лодка должна всплыть и тогда можно ее протаранить и добить окончательно. Он повторил залп. Но проходили минуты, а по воде катились темные барашки. Надежды оказались напрасными.
Неужели промазали? Кажется, все было как надо. Вовремя обнаружили лодку, вовремя уклонились от торпеды (молодчина Анисимов, дал полную нагрузку механизмам, обеспечил маневрирование), точно по пеленгу вышли на боевой курс. А попали ли - кто знает. Лодка молчит, не слышно ее моторов. Но это еще ровно ничего не значит. Она могла уйти крейсерским ходом, а потом выключить моторы, притаиться и ждать удобного случая для новой атаки.
Надо идти дальше, продолжать поиск.
Внезапно Шувалов заметил вдали что-то странное; если перископ лодки, он должен прочертить след. А тут никаких следов, просто болтаются на воде какие-то деревяшки, перекатываются с волны на волну.
Он доложил, и командир тоже увидел эти странные обломки. Обычно моряки не обращают на них внимания. Известное дело: выбросят за борт ящик, разобьет его волной, вот и плывут щепки. Но сейчас Зайцев подумал: в этом районе почти нет судоходства. Откуда здесь взяться щепкам?
Зайцев распорядился на несколько минут застопорить ход. Трофимов по его приказанию сбежал вниз к морякам боцманской команды, которые баграми поднимали на борт ровные, аккуратно отшлифованные бруски с надписями на немецком языке. Не разобрав, что там написано, Трофимов с победоносным видом явился на ходовой мостик.
- Немцам крышка! Угробили гадов! Вот доказательства, товарищ командир, - сказал он, протягивая деревянные бруски.
Зайцев с любопытством рассматривал их, читая надписи «Сделано в Германии», у него был такой вид, как будто он только что разгадал какую-то тайну.
На мостик поднялся инженер-механик Аниснмов.
- Потопили! Определенно потопили! - радовался Трофимов, чувствуя, что именно в эти минуты наступит перелом в его напряженных отношениях с командиром. - Разрешите доложить на базу?
- Никаких докладов, - резко перебил его Зайцев. - Разве трудно выбросить из лодки аварийные бруски? Пусть думают русские дурачки, будто добились своего. Такие случаи бывали, - Зайцев перевел ручку машинного телеграфа на «средний ход» и тут же крикнул сигнальщикам: - Внимательно наблюдать! Быстро докладывать!
Спускаясь по трапу вместе с Акисимовым, Трофимов возмущался:
- Вожжа под хвост попала. Факт налицо! Где бы доложить, людей порадовать, так нет, волынку затевает.
В напряженном поиске и предчувствии каких-то новых событий прошла ночь, и занялось хмурое утро.
Корабль опять вошел в ледяное крошево. Льдины теснились у бортов и оставались в буруне широкой кильватерной струи.
Зайцев не отлучался с ходового мостика. С каждым новым поворотом винта корабль подстерегала опасность.
Впереди белела широкая полоса льда, и, глядя на нее, Зайцев думал, что оттуда можно начинать нелегкий рейд к мысу Желания.
Загремела медь, и из акустической рубки послышалось взволнованное донесение:
- Слева шестьдесят пять шумы подводной лодки противника!
Первой реакцией Зайцева было изменить курс. Жаль, нет рядом Трофимова, сказал бы он ему пару теплых слов на соленом морском жаргоне: «Полюбуйся, вон она, потопленная!»
Зайцев принимал донесения акустика и чуть приглушенным голосом отдавал команды: «Право руля!», «Лево руля!», «Так держать!» А в это время повсюду на боевых постах в нетерпеливом ожидании стояли люди, готовые привести в действие всю огневую мощь.
Команды не поступало, и они волновались, нетерпеливо, с возмущением поглядывая на мостик. Бездействие выводило людей из терпения. Взвинченный, Трофимов прибежал на мостик.
- Что же вы не атакуете, товарищ командир?!
Зайцев на миг повернулся к нему с перекошенным от злости лицом.
- Уйдите прочь! - И кое-что добавил на соленом морском языке…
- Торпеда! - донесся голос Шувалова.
На воде обозначился узенький желобок, все заволновались.
- Атаковать! - не выдержав, крикнул Трофимов.
- Молчите! - одернул его Зайцев, не отрывая взгляда от торпеды, мчавшейся вперед к ледяной кромке. Она прочертила длинный след и с полного хода врезалась в лед. Грохнул взрыв. Поднялась масса битого льда, повисла на секунду и рухнула обратно в воду.
И тут произошло самое удивительное. Зайцев перевел ручку машинного телеграфа на «стоп» и, наклонившись к переговорной трубе, приказал:
- Выключить дизеля!
Трофимов, ошеломленный таким поворотом, с трудом сдержался, чтобы не закричать: «Сумасшедший! Упустил такую возможность! Следующая торпеда - в борт! И все. Треску кормить будем».
А Зайцев был поглощен своими мыслями; каждый мускул его тела был в напряжении.
- Смотреть внимательно! - несколько раз негромко повторил он.
На корабле возникло полное замешательство. Люди не понимали, что происходит. Установилась тишина. Только тикали часы в рубке и слышалось легкое жужжание гирокомпаса.
…Шувалов первым обнаружил вдали подозрительное бурление, и едва успел доложить, как начала всплывать немецкая подводная лодка. Показался перископ, за ней обнажилась рубка. Еще никогда во время учений и практических стрельб Зайцев не командовал так проворно: приборы управления стрельбой едва успевали фиксировать его приказания.
Среди ледяной пустыни просвистели снаряды. Зайцев впился глазами в окуляры бинокля.
- Ах ты черт! - процедил он с досадой, видя, что первые снаряды взорвались с недолетом.
Тут же он дал необходимую поправку. Другие снаряды упали ближе к цели и наконец взяли ее в «вилку». И в тот последний момент, когда лодка собиралась уйти под воду, она была накрыта прямым попаданием. Над морем взвилась шапка оранжевого пламени, прокатился долгий грохот.
- Дробь! - прокричал Зайцев. - Орудия на ноль!
Что могла значить в масштабе войны одна немецкая подводная лодка? Но здесь, в самой далекой точке советской обороны, она успела натворить много бед. И еще неизвестно, каким сюрпризом могло завершиться ее путешествие на Крайний Север.