И после того как Танюшка и Геннадий засылали, Вера еще долго шила, гладила, штопала и ложилась, когда во всех окнах напротив уже погасли огни.
В заботах первых недель Вера редко вспоминала о встрече с Максимовыми. На знакомство с соседями, на уличные разговоры с соседками у нее тоже не оставалось времени.
* * *
Беда пришла неожиданно. Уже смеркалось. Таня прибежала с улицы оживленная более обычного, забрызганная с ног до головы, и по всему было видно, что северная весна пришлась ей по нраву. Заснула она не сразу.
Вера пристроилась на диване с книжкой, прикрыв плечи пуховым платком. Спать не хотелось. Шумел вентилятор, который Вера включала перед сном. Голоса ребят под окном понемногу стихли. На сердце у Веры было тревожно. Она поднялась с дивана, побродила по комнате, пытаясь определить причину нарастающего беспокойства. Дочь во сне тихо застонала. Вера склонилась над ней, положила руку на лоб. Он был очень горячий.
Вера бросилась к телефону и набрала номер Максимовых. Этот номер назвала ей Анна Дмитриевна, провожая на новую квартиру. Вера даже не подозревала, что он останется у нее в памяти.
- Слушаю. Кто говорит? Не пойму! - Она узнала голос Максимова: - Да, да, помню. Чем могу быть полезен?
Деловитость, прозвучавшая в этом вопросе, отрезвила Веру, и ей вдруг ясно представилось ее незавидное положение, затерянность на краю света, в снегах, внезапная болезнь ребенка, одиночество и беспомощность.
- Не знаю, что делать. Таня заболела, а муж на дежурстве, - сказала Вера и заплакала. Она пыталась сдержаться, но не могла, всхлипывала, то растирая глаза, то закрывая мембрану телефонной трубки. Потом тихо положила трубку на рычаг и побежала к кроватке.
Таня стонала, лоб у нее был в испарине. Вера попыталась разбудить девочку, она только чуть-чуть приоткрыла мутные глаза и вновь впала в забытье. Тогда Вера выбежала на площадку и позвонила соседке. Еще и еще раз. Сонная соседка открыла дверь. Вера спросила телефон госпиталя и, не ответив на вопрос, что случилось, вернулась к дочери.
Максимов, услышав в трубке плач Веры и короткие гудки, постоял несколько минут в раздумье, потом постарался пройти в комнату как можно тише, боясь разбудить жену, но она услышала и проснулась.
Михаил Александрович рассказал обо всем. Анна Дмитриевна тотчас же набрала номер госпиталя. Ей ответили - врач уже отправился к больному ребенку. Она погасила свет. Минут двадцать они лежали в полной темноте, Анна Дмитриевна прислушивалась к ровному дыханию мужа, потом приподнялась. Чуть скрипнула пружина. Максимов лежал не. двигаясь. Тогда она начала подниматься осторожно, без шума.
- Ну, ну, ну, - пробурчал в подушку Максимов, - беспокойная старость. Ну что тебе еще? Позвонила же врачу. Без тебя обойдутся.
- А я думала, Миша, ты спишь. Я ведь просто так - бессонница напала.
- Бессонница, бессонница, - передразнил ее муж и повернулся на спину, а заснуть не мог. - Ты знаешь, у меня какое-то странное чувство к этому лейтенанту. Любопытство разбирает узнать, что он за человек, а с другой стороны, все папаша вспоминается - вежливый такой, с любезной улыбочкой и змеиным жалом…
- О папаше я бы постаралась забыть.
- Да? - с сарказмом произнес Максимов. - Брось, милая. Эти люди на чужом горе строили свое счастье.
- Не к чему копаться в прошлом. Пойми, молодые не виноваты. Они здесь без году неделя, одни-одинешеньки, с больным ребенком на руках.
Максимов, услышав о ребенке, смягчился:
- Что тебе мешает? Встань и позвони к ним.
- Я телефона не знаю.
- Что ты, при царе Горохе живешь? Спроси дежурную телефонистку. Она найдет.
- Неудобно как-то ночью…
- Вечно ты со своим «неудобно». Ну пойди к ним, я тебя провожу.
Они оделись, больше не разговаривая, тихо вышли на улицу. Метель стихла, и дома стояли белые, в изморози. Шли осторожно по слабому, уже не зимнему насту, поддерживая друг друга.
У входа в дом, где жили Кормушенки, они расстались. Анна Дмитриевна поднялась наверх, а Максимов остался ждать внизу. Он стоял возле парадной и смотрел в небо. Оно так много говорит сердцу моряка, который привык оставаться наедине с морем и небом чаще, чем с землей. Ковш Большой Медведицы выделялся отчетливо, была заметна каждая звездочка.
Анна Дмитриевна вышла через несколько минут.
- Мне придется остаться, Миша. Девочка тяжело заболела.
- Что же это, врачей, что ли, у нас не существует? Тоже мне, доктор!
- Врач был, и, может быть, придется вызывать еще раз.
- Ну и вызовут. Пошли, пошли…
- Нет, Миша, ты извини, я останусь.
Максимов взял Анну Дмитриевну за руки, снял варежки и погладил маленькие морщинистые ладони:
- Ну что мне с тобой делать? Анна Дмитриевна улыбнулась:
- Если я задержусь, имей в виду, на всякий случай: хлеб завернут в полотенце, рыба и масло в холодильнике.
Максимов возвращался один. На востоке чуть-чуть пробивались белесые сполохи северного сияния. «Вот и ночь прошла. Еще одна ночь в нашей жизни».
5
Время от времени Геннадий возвращался, к мысли, что он здесь пришелся не ко двору. На корабле своих дел невпроворот, а тут еще в комендантский патруль посылают. Ходи целый день по улицам, ищи нарушителей. Откуда они возьмутся, если в городе нет ни одного постороннего человека? Свои друг друга в лицо знают и ничего себе не позволят… А как-то недавно старший помощник вызывает и говорит: «У нас работа с изобретателями и рационализаторами совсем захирела. Возьмите это дело в свои руки, товарищ лейтенант». Не скажешь - не могу, перегружен и прочее… Говоришь - есть! Одно к одному, и получается настоящая запарка. Возможно, это и нужно кому-то…
Бывая на корабле, Максимов проходит мимо - вроде не замечает, а если обратится, то коротко, только по делу, строго официальным тоном.
Правда, «в минуту жизни трудную» Анна Дмитриевна примчалась на выручку и всю ночь дежурила у Танюшиной кроватки. Но это еще ничего не значит: вырастившие своих детей женщины всегда участливы и добросердечны.
Да и командир корабля тоже не жалует вниманием. Капитан первого ранга Доронин принял его стоя, критическим взглядом осмотрел Геннадия с ног до головы, спросил, где он проходил практику, на каких лодках плавал. И тут же холодным, чеканным голосом преподнес не очень-то приятное известие:
- Вам придется сдать экзамены на самостоятельное управление электронавигационной группой и на допуск к самостоятельному несению вахты.
Геннадий знал: через это не перешагнешь. И все же разбирала досада: экзамены, зачеты, курсовые работы ему осточертели еще в училище. Мечтал оторваться от учебной скамьи и почувствовать себя самостоятельным. А тут все сначала…
Вернулся домой грустный.
- Что случилось, Ежик? - спросила Вера, наклонилась к нему и провела ладонью по жестким волосам.
- Разговаривал с командиром…
- Ну и что?
- Приказывает сдавать экзамены.
- Опять экзамены, ты же только кончил училище?!
- Ничего не значит. Существует порядок - сдать экзамен по устройству корабля и самостоятельному несению вахты.
- Так почему же ты расстраиваешься? Раз надо, какой может быть разговор?!
- Дело совсем не в экзамене. Понимаешь, и командир корабля, и каждый, с кем я встречаюсь, смотрят мне в глаза и будто бы хотят спросить, да не решаются: ах, вы сын того самого Кормушенко?!
Вера тихо рассмеялась:
- Чудак ты у меня, Ежик-фантазер. Вечно придумаешь что-нибудь несусветное. Ты не о том думай, что было да прошло, а о том, что будет. Тебе важно проявить себя, тут отношения Даниила Иосифовича с Максимовым не имеют никакого значения…
- Ты думаешь?
- Не думаю, а уверена.
Вера была тихой и незаметной, но в нужный момент, в минуты колебаний она умела вмешаться, повернуть ход мыслей, придать уверенность своему мужу, настроить его на нужный лад. И сейчас Геннадий вдруг почувствовал облегчение, подумал: «В самом деле, может быть, она права?!»