- Подожди, они тебе покажут дружбу, - погрозил пальцем Даниил Иосифович. - Ты им о дружбе, а они вокруг нас военные базы создают… Геннадий рассмеялся.
- My и что же?! Не волнуйся, папа, не зря мы существуем…
- Перестаньте, - воскликнула Наташа. - Поговорим лучше о поэзии… Федор, почитай новые стихи Вознесенского.
Идея понравилась, все поддержали:
- Давай, давай, Федя… Он же не торопился.
- Вознесенского сразу не поймешь. Такие стихи нужно сначала про себя читать, думая, постигая все богатство мысли, зато потом они легче воспринимаются на слух, как музыка…
- Откровенно сознаюсь, Вознесенский до меня не доходит… - объявил Геннадий.
- Что значит не доходит?! - Федор покраснел от досады. - Не доходит потому, что мы страшно консервативны, хуже английских лордов. Не признаем новаторской поэзии. Нам подавай вирши, набившие оскомину… Маяковский говорил насчет поэтов хороших и разных? Так вот, разным-то нелегко пробиться к нам, грешным…
- Не знаю, я не слежу за поэзией, - без особого пыла отозвался Геннадий. - Только мне кажется, ты, Федя, что-то путаешь… Дело вовсе не в том, новатор он или не новатор. От поэта прежде всего требуется талант…
- Э нет, голубчик. Есть поэзия чувств и есть поэзия мысли. В наш век, в этот бешеный ритм жизни, поэзия чувств как бы отступает на второй план. Зато поэзия мысли нужна как хлеб насущный. Она способствует общественному прогрессу. Писать, как прежде, сегодня нельзя, это мало кого волнует.
Геннадий не соглашался:
- Мне кажется, в поэзии мысли и чувства находятся в единстве. Попробуй голову оторвать от туловища. Что останется?…
Даниил Иосифович молчал, прислушиваясь к спору, а тут вставил свое:
- Поэтов оценивают после смерти. Ты, Федор, назвал Маяковского. Я помню, в тридцатых годах крепко его стегали. А сегодня… улица Маяковского, площадь Маяковского, памятники везде…
Геннадий посмотрел в глаза Федору и продолжал:
- Послушаешь тебя, и получается вроде - Пушкин и Лермонтов безнадежно устарели, их поэзия себя изжила!…
Федор вскочил, в эту минуту он напоминал драчливого петуха:
- Прошу не передергивать. Пушкин и Лермонтов вечны, нетленны.
Геннадий подумал: «Родной брат Таланова». И не мог сдержаться, улыбнулся.
- Федя, до чего же ты похож на моего начальника. Такой же скептик.
- Очень хорошо! Значит, думающий человек.
- Думает много, а работаем мы за него.
- Тогда ты в своем сравнении попал пальцем в небо. За меня никто не работает, - обиженным тоном произнес он. - Все сам. Даже посуду мою вместо своей супруги.
Наташа громко рассмеялась:
- Бедненький ты мой! Однажды вымыл две тарелки и не можешь забыть. Какая гениальная память!
Видя, что обстановка накаляется, Полина Григорьевна поспешила внести разрядку.
- Геночка, - голос ее дрожал от волнения, - мы не знаем, что там у тебя за начальник. Наш Федечка - ученый-физик, кандидат технических наук.
- И наш Таланов считает себя без пяти минут профессором…
- Считать - это не значит им быть, - лихо подмигнула Наташа.
- Вот именно!… - обрадовался Федор тому, что наконец-то у него с женой сошлись позиции.
Наташа взбила волосы и поправила прическу.
- Между прочим, в наше время развелось довольно много тупых, самовлюбленных дураков, - сказала она, негодуя. - Они решительно ничего в жизни не совершили, а мнят о себе черт знает что…
- И не совершат! - добавил Федор.
- Определенно! Но, представьте, это не мешает им считать себя солью земли.
- Ты думаешь, по дуракам мы планы перевыполнили? У нас их больше, чем в другой стране?
Все рассмеялись.
- Возможно, не больше, у нас они просто заметнее на общем фоне…
Геннадия задело такое сравнение.
- Извини, Таланов не дурак. Десять умников заткнет за пояс. По любому поводу у него свое суждение…
- Ах вот как?! - удивился Федор. - Мне кажется, это немыслимо в среде военных.
- Дорогой мой, твои представления о военных устарели. Сегодня военные - это инженеры, люди с высшим образованием. Я там цыпленок рядом с Талановым.
Начав было дремать, Даниил Иосифович вдруг встрепенулся, поднял голову и пробормотал с неудовольствием:
- Таланов, Таланов… Распустили народ. В наше время твой Таланов пикнуть бы не смел…
Наташа сердито глянула в его сторону:
- Ну и что в этом хорошего?
- По крайней мере, порядок был, законы уважали, а теперь кто во что горазд…
- Нет уж, папа, мы как-нибудь без таких порядков проживем.
- Живите на здоровье как вам угодно. Наша песня спета. Каждому свое. Мы так считали, вы считаете этак, ваши дети еще что-нибудь заявят…
- Да, ничего не поделаешь, - тяжко вздохнула Полина Григорьевна и спохватилась, вспомнив о своих хозяйских обязанностях: - Кому еще чаю?
* * *
Наташа с мужем поздно отправлялись домой. Метро уже закрылось, и можно было рассчитывать только на такси. Геннадий вызвался их проводить. Все трое были навеселе, но это не помешало Геннадию спросить Наташу, что случилось с отцом, почему он так сильно изменился, следа не осталось от прежнего бравого орла-мужчины. И сам же заметил:
- Оно понятно. Сколько пережито! Война…
- Милый братец, с папой произошла обычная метаморфоза. Человек вылетел из тележки и никак не может примириться. Давно ли вершил судьбы людей, а теперь командует одной мамой.
- Ты напрасно иронизируешь, - оборвал Федор. - Пойми трагедию крупного военного работника остаться не у дел и ходить за хлебом в булочную или за картошкой на рынок…
- Кто же виноват? Любой может найти для себя дело. А папу потянуло на лоно природы. Ну, посуди сам, к чему двум взрослым, пожилым людям дача, сад и огород? Ты посмотри, до чего он довел маму! Все хозяйство свалил на ее плечи, а сам ходит руки в брюки и по привычке командует. Мне жаль маму. Все время настаиваю - расстаньтесь вы с этим проклятым поместьем. Продайте, что ли… Наконец, просто подарите детскому саду. У нас появилась болезнь, неистребимая страсть к дачам, машинам… Форменная эпидемия… Вот и папа поплыл по течению. А этот пижон, его верный адвокат, - ядовито заметила Наташа, указав на мужа, - только масла в огонь подливает.
- Совершенно верно. Дача - фамильная ценность, переходит из рода в род. Они пользуются, потом мы, потом наши дети и внуки… Что ж тут плохого?
Наташа так и прыснула со смеху:
- Ну чем не старосветский помещик?! Они так же рассуждали: сам буду пользоваться, потом дети, внуки…
- Гена, поверь, она совсем не практичный человек. Думает, что, кроме микробиологии, ничего на свете не существует.
- Ну, зато ты у меня практичен больше, чем надо…
В эту минуту Геннадий увидел зеленый огонек. Вышел на шоссе и поднял руку. Машина остановилась. Наташа и Федор заняли места на заднем сиденье. Геннадий махнул им вслед и повернул к дому. Войдя в лифт, он пожалел, что не взял ключи и должен будить родителей. Робко нажал кнопку и стоял в нерешительности, пока не донеслось шуршание. В дверях появился отец. Он был все в той же старой синей пижаме, щурился на свет, зевал, спрашивал, где Геннадий так долго задержался.
- Ловили такси, не так просто, вроде нашего грешного Мурманска.
Отец зашел в комнату Геннадия, сон у него пропал - как не бывало, сел на диван и стал жадно расспрашивать:
- Ну что нового на флоте? Как тебе живется? Мать печется о твоей семье. А у меня забота о службе.
- Служим, папочка, ума набираемся. Недавно на Северном полюсе побывали.
- Да ну?! - изумился отец. - В наше время туда только папанинцы добрались, и то пришлось выручать…
- А мы недавно своим ходом дошли, всплыли, и, понимаешь, поднялся ураганный ветер, началась подвижка льда. Лодка погрузилась, а я с двумя парнями остался на льду…
В глазах отца вспыхнула тревога. Заметив это, Геннадий поспешил его успокоить:
- Ничего страшного не произошло. У нас было задание, мы его выполнили. А тем временем буря кончилась, наши всплыли в другой полынье. И, как видишь, полный порядок…