Выбрать главу

* * *

…Максимов стоял на ходовом мостике, воротник его реглана был поднят, подбородок он прятал в теплый вязаный шарф. Он чувствовал себя не совсем здоровым, болели голова и горло.

Он спустился в машинное отделение, постоял рядом с котельным машинистом, потом поднялся на палубу и освободил от шарфа подбородок, подставляя ветру горячее лицо.

Задул северо-восточный ветер. Максимов подумал, что, если усилится волнение, придется снизить ход. Подошел к переговорной трубе, хотел вызвать на мостик инженера-механика, посоветоваться с ним. И в этот момент Максимова отбросило в сторону. Он открыл глаза и увидел, что на корме полыхает огонь. Вскочив, он инстинктивно протянул руку к красной кнопке на пульте управления. Он нажимал на нее что было силы. Сигнала тревоги не последовало. Под руку попался рупор.

- Развернуть шланги! Крепить переборки! Кажется, его никто не услышал. Он посмотрел под ноги и отпрянул: корабль был расколот надвое, как грецкий орех. Максимов стоял на самом краю расщелины. Уткнувшись лбом в переборку, застыл Проскуров. Максимов кинулся к нему, рванул за плечо. Мертвое тело Проскурова качнулось и медленно сползло к ногам Максимова.

Корма, объятая огнем, уходила под воду. Пламя облизывало черные искореженные обломки железа.

Кто- то схватил Максимова за рукав:

- Товарищ комдив, тонем! Кто-то крикнул:

- Орлы, спасайся!

- Прощайте, братишки! - по-бабьи взвизгнул чей-то голос.

Кругом метались люди. Максимов бросился кому-то наперерез, сшибся с ним и, крепко ухватив его рукой за ворот полушубка, другую вскинув в воздух с выхваченным из кобуры наганом.

- Слушать мою команду!

Воля Максимова отрезвила людей, к ним возвращалась способность слушать приказ и действовать.

- Крапивников, Смеляков, шифры, коды! Вахтенный журнал сюда! Остальным готовиться отдать плотики!

Нос накренялся, приближаясь к водяной пропасти. Когда раненых подтащили к Максимову, а шифры, коды и журнал были у него в руках, он скомандовал:

- Отдать плотики! Спасаться всем!

Сам он, как и подобает командиру, покинул корабль последним.

С плотика увидели вспыхнувший вдалеке луч прожектора и обрадовались: их ищут товарищи. Но луч пошарил по воде и погас. Когда глаза снова привыкли к темноте, в поле зрения оставался только темный силуэт транспорта, уходившего на дно. Сперва он был виден весь, потом осталась только корма. С каждой минутой корабль оседал ниже и ниже, пока совсем не исчез.

6

Тральщик уходил все дальше от места катастрофы. В каком-то странном оцепенении Зайцев стоял на мостике. Не может быть, чтобы тут действовали немецкие подводные лодки. Правда, немцы применяют акустические торпеды. И все же трудно предположить, чтобы они так точно пришли на шум винтов и потопили корабль. Да и взрыв у торпеды совсем иной! Это был глухой взрыв мины. Их не раз приходилось слышать Зайцеву еще на учебном полигоне. К тому же в этом убежден и Трофимов. И Шувалов так объяснял своему напарнику. А уж Шувалов - ветеран войны, видал виды на Балтике.

А вдруг торпеды? Сейчас незачем забивать себе голову ненужными вопросами, и все-таки от этих мыслей никуда не денешься.

Разве не его прямой долг спасать утопающих?

Мишка Максимов! А вдруг он каким-то чудом уцелел и ждал его помощи!

Вдруг?

Зайцев приказал еще раз связаться с третьим тральщиком. Опять никто не ответил, и Зайцев еще больше встревожился. Все погибло. Как он, уцелевший, будет выглядеть перед командованием? Скажут: «Свою шкуру спас, а товарищей бросил?»

И уж совсем некстати на мостике появился инженер-механик Анисимов, одетый в неуклюжую меховую куртку.

- Товарищ командир! Может, все же вернемся к ним? Зайцев резко оборвал его:

- Решение принято. Выполняйте свои обязанности. Анисимову ничего другого не оставалось, как ответить:

«Есть» - и поспешить в машину.

Зайцев подошел к рации и приказал снова вызывать те катера сопровождения, что ушли в базу, и тот тральщик, который, возможно, уцелел на месте катастрофы. Радист усиленно работал ключом.

Зайцев нервничал, топтался на месте и поторапливал!

- Давай, давай быстрее!

- Не отвечают, товарищ командир…

- Попробуй на голос, - предложил Зайцев. От страха, что он вернется один, его трясло как в лихорадке.

Радист, переключив рычажок, проговорил в микрофон:

- Слушай меня, «Барс», я «Пантера»! Я «Пантера»!…

«Барс» упорно молчал, и тогда Зайцев не выдержал, выхватил микрофон из рук радиста и закричал:

- «Барс»… «Барс»… Говорит «Пантера», говорит «Пантера»… - И, выйдя из терпения, напряг голос до предела: - С вами говорит Зайцев. С вами говорит Зайцев! Слушайте меня! Перехожу на прием!

В ответ из эфира доносился лишь сухой треск.

«Значит, те далеко, а наш тральщик погиб». Зайцев зашел в штурманскую рубку, приказал свернуть с фарватера, миль на десять в сторону уклониться от рекомендованных курсов, а сам по телефону вызвал на ходовой мостик Трофимова.

- Павел Ефимович! Как ваше мнение, мы не допустили ошибки?

- Что вы, товарищ командир! Никак нет! Мы же были на минном поле.

- А что, если это были торпеды?

- Так я же вам докладывал: гидроакустик подводную лодку не обнаружил. А кроме того, по характеру взрывов и звуковым волнам можно определенно сказать, что там были мины. И только мины, - без колебаний повторил Трофимов.

Зайцеву полегчало.

- Донесите на базу о гибели на минах транспорта и тральщика. Это их район, и, вероятно, они закроют его для плавания.

Трофимов пошел составлять донесение, а Зайцев облокотился на ограждение мостика, прислушиваясь к чавканью транспорта там, позади, в густой темноте. Возможно, при первой же встрече с начальством гипотеза Зайцева о минах рухнет, подобно карточному домику. Но ведь именно он был на месте происшествия, а не начальство. Кто же сможет не посчитаться с его мнением?!

Размышления Зайцева прервал голос Трофимова, доложившего, что донесение передано командиру базы.

- Павел Ефимович! Как думаете, жив Максимов? - задумчиво спросил Зайцев.

- Вряд ли. Ведь мы сколько раз запрашивали, и ни* кто не отвечал. Там ни одной души не уцелело.

- Вы думаете?

- Уверен!

7

Часовая стрелка приближалась к полудню, а рассвет только-только начинал заниматься. Иней разрисовал узорами борта и надстройки. Темное море билось вокруг кораблей, приближавшихся к заданному району. Навстречу плыли большие и малые льдины. Они раскачивались на крутой волне. Струя воды, рассекаемая острым форштевнем, разбрасывала их и оставляла далеко в кильватере.

Зайцев поднял меховой воротник реглана. Вчерашнее происшествие и напряжение минувшей ночи не прошли бесследно: он чувствовал себя разбитым, уставшим. После мучительных ночных раздумий он окончательно поборол сомнения и пришел к выводу, что не так уж плохо все кончилось. Транспорт, уцелевший в этой катавасии, - его заслуга. Не просто было принять верное решение в совершенно неясной обстановке.

А вместе с тем вспоминалась встреча в Панамском канале, спор с улыбающимся американским капитаном, который при первой опасности бросил свой пароход посреди океана. Тогда Зайцев искренне осуждал его поступок. А сам? Растерялся? Или еще что? Но факт остается фактом: оставил гибнущие корабли и ушел. Щемящее чувство не оставляло его ни на минуту. Он поднял к глазам бинокль и осмотрел горизонт. Вокруг лишь хмурое море. Открыв дверь штурманской рубки, он спросил:

- Там есть маяк?

- Так точно! - отозвался штурман. - На левом мысу маяк со звуковой сигнализацией.

- Что же он не дает о себе знать?

- Минут через десять откроется, товарищ командир, - поспешил заверить штурман.