Так разрешит Господь «узы» языка души, и она станет «говорить чисто» (ст. 35).
Глава 8
Когда собралось (около Господа) весьма много народа и нечего было им есть, Иисус, призвав учеников Своих, сказал им: жаль Мне народа, что… нечего им есть. Если неевшими отпущу их в домы их, ослабеют в дороге, ибо некоторые из них пришли издалека. Ученики Его отвечали Ему: откуда мог бы кто взять здесь в пустыне хлебов, чтобы накормить их? И спросил (Господь) их (учеников): сколько у вас хлебов? Они сказали: семь. Тогда велел народу возлечь на землю; и, взяв семь хлебов и воздав благодарение, преломил и дал ученикам Своим, чтобы они раздали; и они раздали народу. Было у них и немного рыбок: благословив, Он велел раздать и их.
И ели, и насытились… Евших же было около четырех тысяч. И отпустил их (Мк.8, 1–9).
Снова чудо насыщения. Очевидно, так значительно и жизненно насыщение около Него душ и тел (см. Мк. 6, 35–44), что Господь для большего запечатления в людских умах и сердцах мысли о нем вторично совершает чудо и углубляет Свое слово и дело.
Опять около Христа много народа, и Он совершил насыщение их душ. Опять народ нуждается в физическом подкреплении, в пище. Опять трогательное внимание Учителя к тяжелым нуждам народа: «Жаль Мне народа, что… нечего им есть… ослабеют в дороге»… Опять мысль, что Господь не может отпустить народ от Себя, тем более, что «некоторые пришли издалека», т. е. были далеки от Бога, и их надо поддержать и удовлетворить всем потребным… и еще тем более, что если отпустить их, то они «ослабеют» в дороге жизни без Бога… Опять заявление учеников, что около христианства место пустынное и негде взять хлеба…
И Господь не отпускает народа. Он, как и при первом чуде насыщения, спрашивает о количестве имеющихся хлебов, повелевает народу возлечь на землю, в «благодарении» Отцу низводит благословение неба на дары земли, преломляет хлебы и передает ученикам для раздачи народу.
И снова благословением Бога творится насыщение: «и ели, и насытились» (ст. 8). И только после насыщения, когда были удовлетворены и души и тела, «отпустил их» (ст. 9).
Фарисеи начали с Ним (Христом) спорить и требовали от Него знамения с неба, искушая Его. И Он, глубоко вздохнув, сказал: для чего род сей требует знамения? Истинно говорю вам, не дастся роду сему знамение (Мк. 8, 11–12).
Фарисеи — олицетворение лукавой совести. Такая совесть делает одну работу: оправдывает скверную жизнь и оставляет руководителем жизни (вместо Бога) испорченное «я», развращенную самость.
Для оправдания такой жизни совесть идет на всякие ухищрения. Не отвергая Божьего слова и Божьих заповедей, лукавая совесть изощряется в своих толкованиях, придумывает исключения и оправдывает сделки и компромиссы. Она (совесть) вертится без конца: то слово Божие слишком строго и ригористично, то Христос бесконечно милосерд, то Евангелие узко ограничивается временем и обстановкой, то лукавство утверждает, что оно само широко и универсально. Всё в зависимости от того, что выгодней… И без конца изощряется лукавая совесть, и перевертывает, и оспаривает очевидные истины, как спорили со Христом фарисеи (ст. 11).
Так происходит всегда в обыденной жизни — ежедневно и ежеминутно, и мы даже не замечаем лукавой работы постоянного самооправдания.
В этой работе самооправдания бывает один момент, когда лукавство, фальшиво прикрываясь верой, поднимается до высшей точки мнимого дерзновения в вере и просит у Бога чуда, а иногда требует чуда, опираясь якобы на ревность в вере.
Но и здесь обман, и здесь тоже лукавое самоприкрытие. Когда выдвигается требование чуда? Когда обстоятельствами жизни ухищрения совести разбрасываются, как карточный домик, и человек в упор стоит перед явными велениями Бога, а принять их и подчиниться им у него нет духовного мужества, то и тогда лукавство не сдается и не прекращает своей работы, и под видимостью подчинения Богу оно начинает как бы само желать Божьего вмешательства в жизнь и под видимостью принятия Бога ставит Богу свое требование об обязательности Его обнаружения, т. е. требование чуда.
Лукавая совесть тогда рассуждает так: «Господь воздействует на мою жизнь… Ну, конечно, я приму Господа, подчинюсь Ему и откажусь от моей „самости“ (последнее вслух не говорится)… пусть только Господь явно обнаружит Себя…»
Что же… требование чуда здесь является выражением веры? Нисколько. Это та же самая прикрытая самость… И выходит, что тут вынужденный отказ от эгоистической самости под давлением обстоятельств и фальшивое подчинение Богу с расчетом: «А может быть, Божьи силы наглядно и не явятся, и, значит, моя совесть останется хозяином жизни».