Обнаружение Адамом и Евой их наготы повлекло за собой с их стороны лишь страх и попытку прикрыть наготу свою. "Они сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания" (ст. 7). Так встречаемся мы с первой попыткой человека выйти из своего положения средствами, им самим придуманными. Рассматривая внимательно этот факт, мы выносим из него глубокое поучение относительно истинного характера религии человека всех веков Прежде всего мы видим, что не только когда дело идёт об Адаме, но и во всех подобных случаях первое усилие человек направляет к тому, чтобы выйти из своего положения; руководит им в данном случае сознание своей наготы. Он наг, это бесспорный факт, и все его дела являются следствием его наготы: но никакие усилия не выведут его из этого состояния. Для того, чтобы иметь возможность сделать что-либо благоугодное Господу, мне необходимо предварительно проникнуться убеждением, что я облечён.
Вот в чем заключается разница между истинным христианством и религией человека: христианство основывается на том, что человек облачён, тогда как религия человека покоится на факте, что человек наг. Цель религии человеческой является точкой отправления христианства. Все, что делает истинный христианин, он делает, потому что он облачён, вполне облачён, все же что делает от природы религиозный человек, он делает для того, чтобы облечься. Разница огромная. Чем более изучаем мы природу религии, человека во всех её фазисах, тем яснее выступает наружу полная неспособность этой религии вывести человека из его состояния или даже изменить его отношение к этому состоянию. Религии человека может хватить на некоторое лишь время; она удовлетворяет сердце до тех пор, пока смерть, суд и гнев Божий рассматриваются только издали, если вообще мысль о них возникает в уме человека; но когда приходится считаться с наличностью этих страшных фактов, тогда человек убеждается, что действительно религия человеческая представляет из себя "постель слишком короткую" для того, чтобы на ней вытянуться, "покрывало слишком узкое", чтобы им укрыться.
Лишь только заслышал Адам в раю голос Божий, он убоялся, потому что, по собственному своему свидетельству, был наг несмотря на опоясание, которое он себе сделал. Очевидно, что это покрывало не удовлетворяло даже его собственную совесть: если б совесть его имела божественное удовлетворение он не ощутил бы страха. "Если сердце наше не осуждает нас, то мы имеем дерзновение к Богу" (1 Иоан. 3,21). Но если уж совесть человека не находит успокоения в усилиях, присущих религии человека, насколько менее могут усилия эти удовлетворять святость Божию. Опоясание, которое на себя надел Адам, не скрыло его от взора Божия: нагим же предстать пред Господом Адам не решался; и вот, он бежит и прячется от Господа. То же во все времена случается и с •нашей совестью: она понуждает человека бежать присутствия Божия, силится ничтожным покрывалом скрыться от лица Божия. По истине жалко убежище, потому что рано или поздно встреча человека с Богом неизбежна, и если у него нет ничего, кроме сознания того, каков он есть, он может только страшиться, не может не сознавать себя несчастным. И действительно, недостаёт лишь мучений ада, чтобы довершить страдания того, кто, зная, что ему не избежать встречи с Богом, чувствует личную свою неготовность выдержать Его присутствие. Если б Адам знал любовь Божию, он не страшился бы Бога, потому что "в любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх потому что в страхе есть мучение; боящийся не совершён в любви" (1 Иоан. 4,18). Адам не сознавал любви Божией, поверив лжи сатаны. Он видел в Боге все, что угодно, кроме любви Его; поэтому он был готов на все, кроме встречи с Богом. Да это, впрочем, было вполне естественно и совершенно понятно: грех был налицо, Бог же и грех несовместимы и встретиться не могут. Вот почему до тех пор, что совесть находится под гнётом греха, не исчезает и сознание отдалённости от Бога. "Чистым очам Твоим несвойственно глядеть на злодеяние" (Авв 1,13). Святость и грех не могут жить вместе. Грех, куда бы он ни закрался, всюду встречает гнев Божий.