– Здравствуй, – говорит, – добрый молодец! Чего ищешь, куда путь держишь?
Царевич рассказал ему своё несчастье.
– Эх, Иван-царевич! Зачем ты лягушью кожу спалил? Не ты её надел, не тебе и снимать было! Василиса Премудрая хитрей, мудрёней своего отца уродилась. Он за то осерчал на неё и велел ей три года квакушею быть. Вот тебе клубок. Куда он покатится – ступай за ним.
Иван-царевич поблагодарствовал старику и пошёл за клубочком. Идёт чистым полем, попадается ему медведь.
– Дай, – говорит, – убью зверя!
А медведь провещал ему:
– Не бей меня, Иван-царевич! Когда-нибудь тебе пригожусь.
Идёт он дальше, глядь, – а над ним летит селезень. Царевич прицелился, хотел было застрелить птицу, как вдруг провещает она человечьим голосом:
– Не бей меня, Иван-царевич! Я тебе пригожусь.
Он пожалел и пошёл дальше. Бежит косой заяц. Царевич опять стал целиться, а заяц провещал ему человечьим голосом:
– Не бей меня, Иван-царевич! Я тебе пригожусь.
Иван-царевич пожалел и пошёл дальше – к синему морю, видит – на песке лежит, издыхает щука-рыба.
– Ах, Иван-царевич, – провещала щука, – сжалься надо мною, пусти меня в море.
Он бросил её в море и пошёл берегом.
Долго ли, коротко ли – прикатился клубочек к избушке. Стоит избушка на куриных лапках, кругом повёртывается. Говорит Иван-царевич:
– Избушка, избушка! Стань по-старому, как мать поставила, – ко мне передом, а к морю задом.
Избушка повернулась к морю задом, к нему передом. Царевич взошёл в неё и видит: на печи, на девятом кирпичи, лежит баба-яга костяная нога, нос в потолок врос <…>.
– Гой еси, добрый молодец! Зачем ко мне пожаловал? – спрашивает баба-яга Ивана-царевича.
– Ты бы прежде меня, добра молодца, накормила-напоила, в бане выпарила, да тогда б и спрашивала.
Баба-яга накормила его, напоила, в бане выпарила. Царевич рассказал ей, что ищет свою жену Василису Премудрую.
– А, знаю! – сказала баба-яга. – Она теперь у Кощея Бессмертного. Трудно её достать, нелегко с Кощеем сладить: смерть его на конце иглы, та игла в яйце, то яйцо в утке, та утка в зайце, тот заяц в сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и то дерево Кощей как свой глаз бережёт.
Указала яга, в каком месте растёт этот дуб. Иван-царевич пришёл туда и не знает, что делать, как сундук достать? Вдруг откуда не взялся – прибежал медведь и выворотил дерево с корнем. Сундук упал и разбился, выбежал из сундука заяц и во всю прыть наутёк пустился. Глядь – а за ним уж другой заяц гонится, нагнал, ухватил и в клочки разорвал. Вылетела из зайца утка и поднялась высоко-высоко. Летит, а за ней селезень бросился, как ударит её – утка тотчас яйцо выронила, и упало то яйцо в море. Иван-царевич, видя беду, залился слезами. Вдруг подплывает к берегу щука и держит в зубах яйцо. Он взял то яйцо, разбил, достал иглу и отломил кончик: сколько ни бился Кощей, сколько ни метался во все стороны, а пришлось ему помереть! Иван-царевич пошёл в дом Кощея, взял Василису Премудрую и воротился домой. После того они жили вместе долго и счастливо. (Аф., 269).
Известно более древнее название этой сказки, сохранившееся в других её записях: «О лягушке и богатыре» (Аф., 570). Это иносказание о переселении души, несомненно, относится к глубочайшей древности. Праславяне, подобно древним индийцам и эллинам, верили, что после смерти попадает в цепь перерождений-превращений и продолжает жить в облике различных существ. Особо чтили те из них, что способны обмирать на зиму и оживать весной – медведя, мышь, змею, лягушку.[48] Её пятипалые лапки походили на ручки и ножки крохотного младенца, в ней видели перевоплощение умершего предка, менявшего облик и «обращавшегося» в существо-двойника.
Стрела, выпущенная женихом «неведомо куда», указывает на промысел. Суженая ему невеста, сбрасывая кожу (меняя обличье), превращается в девицу, затем обретает прежний облик. После того, как неразумный царевич сжигает кожу (телесную оболочку) жены-лягушки на погребальном костре, та словно умирает: «оборачивается лебедем» (превращается в клуб дыма) и улетает. Отныне её душу можно отыскать лишь в «в тридесятом царстве, в подсолнечном государстве»: утроение числа «девять» означает дивную «небесную», иначе – запредельную страну.