Народные сказочные притчи можно уподобить загадкам с многослойным смыслом. В них нет случайных и лишних слов. Существуют особые сказки о загадках «Царевна и загадки», «Мудрая дева», «Мудрые ответы», «Сосватанные дети» и другие. Цель сказочной притчи – привести человека к прозрению и постижению сути вещей. Восприятию сказок, испытавших влияние православия, не мешают приметы нового времени: «говорящие» христианские имена (Иван – от «божья благодать», Василий и Василиса – от «царский, царская», Михаил – «богоподобный», Елена – «солнечная, сияющая», Андрей – «мужественный», Марья – «госпожа» и пр.), упоминание «церквей», «князей и бояр», а впоследствии – «царя», царского «кабинета», «короля», «офицера» и пр.
Главное действующее лицо сказок – Иван (Иванушка, Ивашка, Иванко и пр.), в обобщающем имени которого отражается образ всего народа (Иван крестьянский сын), его доисторические верования и христианская вера.[30] Невозможно сказать, какое имя или прозвища в дохристианскую эпоху предшествовали «Ивану». Он оказывается могучим посредником между миром людей и домашних животных (Иван Быкович, Иван Коровий сын, Иван Кобылий сын), его имя соединяется с воплощением солнца (Иван-Горох), он принимает обличье изгоя, скрывающего в юродстве праотеческую или гонимую старообрядческую веру (Иван-дурак, Иван Несчастный и соответственно – Емеля-дурак, Дурочка), наконец, богатыря, отмеченного знатным рождением (Иван-царевич).
Древнейшие по происхождению сказки-обереги защищали от мести почитаемого медведя («Медведь»), холода («Морозко»), нечистой воды («Сестрица Алёнушка и братец Иванушка»), кровосмешения («Князь Данила-Говорила», «Свиной чехол»). Известны сказки-поучения для детей: об осторожности («Колобок», «Петушок», «Волк и коза»), взаимопомощи («Репка»), послушании («Коза-дереза»), любви к домашним животным («Кот петух и лиса», «Бычок – черный бочок», «Бобовое зёрнышко»).
В позднем Средневековье, на скрещении разных влияний возникли сказки о чудесах («Вещий сон», «Хитрая наука», «Чудесный ящик», «Волшебное зеркальце», «О Бессчастном стрелке»). Они напоминают рассказы Шехерезады, повествуют о волшебных сокровищах (шапка-невидимка, сапоги-скороходы, ковёр-самолёт, волшебный конь, волшебное кольцо), увлекают, но… ничему не учат. В них сохраняются лишь разрозненные образы и остатки древних повествований. Почти полностью лишены загадочной мудрости простонародные сказки поздней эпохи, в них для большей увлекательности смешиваются старинные и средневековые сюжеты, иногда название плохо соответствует содержанию, смысл волшебных образов оказывается стёрт. Содержание часто утрачивает религиозность, но сохраняет нравственность. Собирателями и публикаторами сказок не была проделана необходимая текстологическая работа, нередко их древнее содержание соединялось с поновлениями и позднейшими продолжениями, существенно менявшими смысл.
Сказки новосочинённые (в том числе, многие сказки о животных) лишены религиозного и нравственного начал, сравнимы с байками о горестной правде жизни, переводными баснями, назидательными или шуточными небылицами и скоморошинами, с насмешками над барином, попом, купчихой и восхвалением воровских хитростей. Эти, по определению Евгения Трубецкого, «сказки вульгарные, житейские»[31] оставлены без внимания.[32]
Сказочные притчи, образующие ядро народной мудрости, более всего сохранились в северных, уральских, сибирских землях. Они восходят к древнейшим иносказаниям, углубляют, а подчас и меняют привычные образы. Сказка «Царь-девица», записанная в середине XIX века на Русском Севере, разительно отличается от её поздних перелицовок. Добрый молодец едет «в подсолнечное царство» за «молодильными ягодами» (а не «яблоками») и «живой водой», на распутье не сворачивает направо или налево, а едет прямо, по «дорожке бесконечной», не боясь пространства, времени, неизвестности, и приходит к «подсолнечному царству», куда «много ходцев, мало выходцев».[33]
32
Не затронут вопрос об иностранных заимствованиях и бродячих сказочных сюжетах. Об этом:
33
Собиратель Д. И. Баласогло, имея в виду одну из версий сказки «Царь-девица», записанную им в 1849-1850-х годах у Онежского озера, отмечал, что она «сохранилась в изумительной цельности». Цит. по: