26. И пошел я, как Он сказал мне, на поле, которое называется Ардаф, и сел там в цветах и вкушал от полевых трав, и была мне пища от них в насыщение.
26. Четвертое видение происходит в поле Ардаф (Ardat). Лике (174) на основании эфиопского текста, где употреблено название Арфад, сближает его с еврейским словом arabah (степь пустыня). Под пустыней, куда удаляется пророк, разумеется по мнению Лике пустыня Иудина, направо от которой он и видит Иерусалим. Отсюда ему открывается вид на Средиземное море, над которым парит орел в пятом видении. Но в тексте книги ясно сказано, что пророк молится не среди безжизненной пустыни, а в поле, усеянном цветами и заросшем травой.
Кроме того, автор видит непосредственно лишь небесный Иерусалим, а земной он созерцает под символом жены. Этот символ вовсе не требовал, чтобы автор переносился хотя бы в воображении в Иудею. Фолькмар усматривает во всей обстановке четвертого видения намек на Палестину, представлявшей действительно девственный луг, пестревший цветами, но в современную автору эпоху лежавшую в развалинах и лишенную признаков человеческого жилища. Такое толкование явно противоречит тексту видения, где утверждается, что в поле не было никаких построек ( IX: 24 ; X: 51 ). По объяснению самого автора отсутствие следов человека свидетельствует о том, что небесный Иерусалим явится без участия человеческих рук. Ввиду этого гораздо естественнее считать местом четвертого видения поле в окрестностях апокалиптического Вавилона (Нilgenfeld, Gutschmid, Kabisch, Gunkel). Гункель сближает латинское название поля с восточной мерой сыпучих тел (ardab). Вероятно, это такое же чисто эсхатологическое наименование, как и название земли Арсареф ( XIII: 45 ).
27. После семи дней лежал я на траве, и сердце мое опять смущалось, как прежде.
28. И отверзлись уста мои, и я начал говорить пред Всевышним и сказал:
29. о, Господи! являя Себя нам, Ты явился отцам нашим в пустыне непроходимой и бесплодной, когда они вышли из Египта,
30. и сказал: «слушай Меня, Израиль, и внимай словам Моим, семя Иакова.
31. Вот, Я сею в вас закон Мой, и принесет в вас плод, и вы будете славиться в нем вечно».
32. Но отцы наши, приняв закон, не исполнили его и постановлений Твоих не сохранили, и хотя плод закона Твоего не погиб и не мог погибнуть, потому что был Твой,
32. VII: 24 .
33. но принявшие закон погибли, не сохранив того, что в нем было посеяно.
34. Обыкновенно бывает, что если земля приняла семя, или море корабль, или какой-либо сосуд пищу или питье, и если будет повреждено то, в чем посеяно, или то, в чем помещено,
35. в таком случае погибает вместе и самое посеянное, или помещенное, или принятое, и принятого уже не остается пред нами. Но с нами не так.
34–35. В Вульгате отмечается повседневное явление, что в случае уничтожения сосуда пропадает вместе с тем и содержимое в нем. В противоположность этому, иудейство бывшее носителем закона, погибло, но закон уцелел и сохраняет всю свою силу. Но гибель земли и моря вовсе не заурядное явление, и мало вяжется с намерением автора осветить свою мысль примерами из окружающей жизни. Поэтому рукописному тексту должно быть отдано предпочтение. «И вот обычно бывает так, что когда земля принимает семя, или море корабль, или какой-либо сосуд еду или питье, и когда приведется погибнуть тому, что посеяно, или отправлено, или помещено, то оно погибает, а то, в чем они помещались, остается; у нас же не то». В обыденной жизни гибнет содержимое, а содержащее продолжает существовать. С человечеством и данным ему законом дело обстоит как раз наоборот. Израиль, хранитель закона, гибнет, а самый закон, вверенный избранному народу, остается. Закон вечен, так как он исходит от Бога ( IX: 31 ). В силу этого он духовен (Рим VII: 14) и пребывает в вечной славе (2 Кор III: 7–11). Его плод тоже вечен ( IX: 31 ): праведникам закон приносит вечное блаженство, грешникам вечные мучения.
36. Мы, принявшие закон, согрешая, погибли, равно и сердце наше, которое приняло его;
37. но закон не погиб, и остается в своей силе.
38. Когда я говорил это в сердце моем, я воззрел глазами моими, и увидел на правой стороне женщину; и вот, она плакала и рыдала с великим воплем, и сильно болела душею; одежда ее была разодрана, а на голове ее пепел.
38. С правою стороною древние соединяли значение доброго предзнаменования. По правую сторону от себя видит священник Захария Ангела, пришедшего возвестить о рождении сына (Лк I: 11), а мироносицы - юношу, сидящего во гробе Христа после воскресения (Мк XVI: 5).
39. Тогда оставил я размышления, которыми был занят, и, обратившись к ней, сказал ей:
40. о чем плачешь ты, и о чем так скорбишь душею?
41. Она сказала: оставь меня, господин мой, да плачу о себе и усугублю скорбь, ибо я весьма огорчена душею и весьма унижена.
41. Ср. 1 Цар I: 10.
42. Я спросил ее: что потерпела ты? скажи мне. И она отвечала мне:
43. я была неплодна, раба твоя, и не рождала, имея мужа, тридцать лет.
44. Каждый час, каждый день в эти тридцать лет я молила Всевышнего непрестанно,
44. Женщина молит Бога ночью и днем (nocie ас die) о даровании сына. Автор придерживается еврейского счета суток. Каждые сутки начинаются с вечера.
45. и услышал меня Бог, рабу твою, после тридцати лет, увидел смирение мое, внял скорби моей и дал мне сына, и я сильно обрадовалась ему, и муж мой, и все сограждане мои, и мы много прославляли Всевышнего.
45. Неплодие считалось у евреев позором (Лк I: 25). Рассказ жены о даровании ей сына после долгих лет молитвы, и о внезапной смерти его во время свадьбы, не является самостоятельным. Автор воспользовался для своей цели трогательною повестью из семейной жизни, напоминающей по своему характеру книгу Товита (Clemen, 241. Gunkel, 344). Мнение Кабиша, что материалом для четвертого видения послужила непосредственно книга Товита, не имеет под собою почвы, так как в содержании обеих книг слишком большая разница. Содержание видения гораздо шире его толкования, которое удовлетворяется сравнительно немногими деталями, обходя большинство их молчанием. Так, личность сына, занимающая видное место в рассказе, оставлена в тени при истолковании видения. Непонятно, почему сын умирает в брачную ночь, почему все участники пира тушат светильники, почему все граждане принимают такое близкое участие в горе жены, почему, наконец, она убегает в поле и там в отчаянии ищет себе голодной смерти. Все эти подробности не могли иметь места, если бы рассказ жены принадлежал перу самого автора и играл исключительно служебное значение для освещения прошлой и будущей судьбы Иерусалима.
46. Я вскормила его с великим трудом,
47. и когда он возрос и пошел взять себе жену, я устроила день пиршества.