«и ела, и дала также мужу своему…» Прельщенная соблазнительной речью диавола и окончательно отуманенная чувственным раздражением от древа, Ева срывает запрещенный плод и вкушает от него (2 Кор XI:3 [302]). Павши сама, она спешит приобщить к своему поступку и мужа, делая это, по мнению большинства толковников, без особенного злого умысла, так как яд греха еще не успел проникнуть в ее душу и отравить спокойствие совести.
«и он ел…» Если Еву в падении, до некоторой степени, извиняла ее сравнительная природная слабость, преувеличенно-формальное и чисто внешнее представление о заповеди, наконец, непосредственно-чувственное впечатление от древа, то Адам, получивший от самого Бога грозную заповедь и на самом себе испытавший столько проявлений божественной любви, не имел никаких смягчающих его вину обстоятельств, так что его грех есть чисто духовное преступление и тяжелее греха Евы (Рим V:12 [273], 14 [303]; 1 Кор XV:21–22 [304]; 1 Тим VI:14 [305]).
7. Обличение их Богом.
«и открылись глаза…» Таким образом, предсказание искусителя сбылось, — но вместо чувства довольства и радости падение произвело лишь ощутительную скорбь и беспокойство.
«и узнали они, что наги…» Поскольку раньше нагота служила синонимом детской невинности и чистоты первых людей (II:25), постольку теперь мучительное ощущение ее стало победным знаком грубой чувственности и греха (Рим VI:12–14 [306]; VII:4 [307], 8 [308]; Кол III:5 [309]). «Внешнее око, — по глубокомысленному выражению Оригена, — открылось после того, как закрылось духовное».
«и сшили смоковные листья и сделали себе опоясания…» Такова, по свидетельству Библии, была первая одежда человечества; и это стоит в полном согласии как с универсальной традицией древности, так и с историей человеческой культуры.
«И услышали голос Господа Бога, ходящего в раю…» Очевидно, здесь идет речь об одном из тех богоявлений, которыми характеризуется первобытная эпоха — время особенной близости и непосредственных сношений Бога с человеком. Что касается самого характера этого богоявления, то, судя по описанию, оно имело доступный внешним чувствам, следовательно, конкретный характер, что подтверждается также и всем последующим контекстом. В этом же, наконец, утверждают нас и аналогичные с данным, другие выражения Библии (Лев XXVI:12; Втор XXIII:14–15; 2 Цар V:24 [310]; Исх IX:23; Иов XXXVII:4–5 [311]; Пс XXXIX:3 [312] и др.).
«во время прохлады дня…» или, по более близкому к еврейскому тексту переводу, — «в веянии, в вечере дня». Одни видят здесь указание на время богоявления — именно на вечернюю прохладу дня, другие — на образ его (Иов XXXVIII:1 [313]), т. е. на любвеобильную готовность Господа простить падших прародителей в случае их искреннего раскаяния.
«и скрылся…» Страх больной совести падших людей, утративших свою невинность и чистоту, настолько помрачил их умственные способности, что они думали было скрыться от Всевидящего и Вездесущего (Иер XXI:14 [314]; Ам IX:3 [315]), ища в своем наивном ослеплении убежища от Него под листьями деревьев рая.
«Адам, где ты?» В этом вопросе отнюдь не обнаруживается неведение, а слышится лишь призыв божественной любви, обращенной к грешнику для его покаяния. По толкованию святого Амвросия, Бог спрашивает Адама не столько о том, в каком месте, сколько о том, в каком состоянии они находятся.