Еще с утра Толлеус чувствовал себя замечательно. «Если чародеи думают, что нового голема можно собрать только в Кордосе, то они крупно ошибаются. Искусство не где-то там, за границей, оно уже здесь, одинаково пригодное как для созидания, так и для защиты. Оробосцев, что вставляют мне палки в колеса, ждет неприятный сюрприз!» Рассуждая так, старик развил бурную деятельность: нашел кузнеца и плотника, сделал заказ на испорченные детали, успел восстановить поврежденные огнем амулеты. Через два дня голем обещал быть как новенький. Только манокристалл не вернуть – дорогущая вещь, которую за пределами Кордоса просто не достать.
По плану в Оробосе предполагалось пробыть примерно два месяца. За этот срок жилет высосет как раз пару кристаллов, если не будет перерасхода от приступов. Для голема тоже потребуется много маны, но тут все зависит от частоты его использования. Теперь кристаллов осталось всего два, если считать тот, что на посохе. Есть кое-какой запас в простых накопителях, которых Толлеус взял целый сундук, а также слой маны в организме, но это все в совокупности едва потянет на один кристалл. Как ни экономь, маны не хватит. Значит, надо будет уезжать раньше либо находить источники маны здесь. Манокристалл с посоха пока придется использовать в големе. Только теперь ни в коем случае нельзя жестко монтировать его – надо всегда снимать и носить с собой. А посох пока можно запитать от обычного накопителя.
Справившись со всеми делами, Толлеус расслабился, смирившись с необходимостью пробыть в Олитоне лишних несколько дней. Самочувствие было в порядке, но к вечеру давление подскочило до небес, разыгралась мигрень, а по ногам пошли красные пятна. Жилет периодически начинал вибрировать, выходя на полную мощность, но все-таки сдерживал хозяина от необратимого пике. В комнате пахло как после грозы, и волосы у посетителей сами собой поднимались дыбом.
Старик находился в дремотном состоянии между сном и явью: в голове крутились обрывки мыслей и странные видения. Голем следовал за фрагментной таблицей плетений, ее сменяла конструкция скорорезки, потом вспоминались улыбающаяся жена и почему-то далекие юношеские годы: шалаш у костра в лесу, в небе белый шар Мунары, а в руках самый первый, еще ученический, посох.
Без изменений прошла бессонная ночь. На следующий день Толлеус с выпученными глазами вскочил, бормоча себе под нос что-то про искусную ложку, чем немало напугал молоденькую служанку. Сил у старика хватило только на то, чтобы добраться до своего сундука и раскидать амулетные заготовки, – он повалился без сознания прямо на них.
Вызванный сердобольной хозяйкой знахарь пристыженно развел руками – его возможности были скромнее искусного амулета. Вердикт вынесли однозначно неблагоприятный – старик не дотянет до завтрашнего утра. К вечеру Толлеус очнулся и ясным голосом попросил принести бумагу и чернила. Исписав два листа, он тяжело откинулся на подушки.
Сабана Имменсиус пришла забрать завещание, но это оказался всего лишь бред – непонятные закорючки и стрелочки, которые обычно рисуют дети, когда еще не умеют писать. Трактирщица скомкала лист и швырнула в угол – утром постояльца вынесут и приберут номер.
Закрывать глаза старику не потребовалось. Удивительно, но кордосский искусник был все еще жив и просто уснул. А утром наступило некоторое улучшение: Толлеус пришел в себя и заказал бульон. А после полудня даже смог сесть.
Вечером, держась за стенку, старик доковылял до общего зала и, найдя хозяйку взглядом, жестом подозвал ее к себе.
– Я вчера писал что-то или мне померещилось? – с волнением спросил он.
– Ты лишь портил бумагу, господин, а не писал, – без обиняков заявила Сабана. – Не о том сейчас думаешь. Чуть не преставился, а все о бумажках спрашивает… Возвращайся-ка обратно и отлеживайся!