– Почему в четверг?
– А судите сами: в понедельник они еще приходят в себя после выходных, во вторник – собираются приступать к работе, в среду – приступают, в четверг – работают, в пятницу отходят от рабочей недели, а в субботу и воскресенье – отдыхают! А в понедельник – всё сначала.
– Хорошо, что еще хоть в четверг работают. У нас в Ираке вообще никто не работает, – заметил Хуссейн. – Всё стоит, производства заброшены. Союз раньше много помогал, а сейчас нет Союза, некому помочь… А во всём проклятый Буш-отец виноват!.. Он же преступник, его под трибунал надо! – рубанул он рукой по воздуху.
– Почему? – удивилась фрау Грюн. – При чем тут Буш-отец?
– А кто в 91-м по приказу своего сообщника, Саудовской Аравии, и с помощью продажной Турции Ирак разбомбил?
– Да, все мы под американцами ходим, – вздохнула фрау Грюн. – Кстати, сейчас по радио сказали, что опять какой-то палестинец себя на бомбе взорвал. Не могу этих людей понять. Идею свою уважают, а себя – нет.
– Бомбы есть – ума не надо, – отозвался Хуссейн, вспомнив старую шутку о разнице между демократией и тиранией: в демократии – много голосов и одно оружие, а в тирании – один голос, но много оружия.
– Хорошо сказано. Ну, пойду посмотрю, как дела. – Фрау Грюн ловко соскочила со стола. – А вы, Хуссейн, идите, разберитесь там с вашими, узнайте, на сорани или корманчи они говорят, чтоб потом не было недоразумений.
И она бесшумно исчезла. Хуссейн тоже пошел, проклиная по дороге Турцию, семью Бушей и всех евреев мира. А я сел на подоконник, уставился в окно, стал ждать, вспомнил свой первый приезд в лагерь… Тоже был снег, запотевшие окна, белый пейзаж…
Да, с разными людьми столкнула тут судьба, свела на несколько жизненно важных часов, переплела кармы… В начале люди обычно напряжены и насторожены, в конце – спокойны и раскованны. Хорошо, когда начальное недоверие меняется на конечную благодарность. И плох тот толмач, с которым происходит наоборот. А впрочем, не все ли равно? Атомы встретились, столкнулись, разлетелись…
Пришла фрау Грюн с папкой и, передавая ее мне, сказала:
– Вот дело матери. А дочка попозже будет готова… Компьютер у секретарши что-то барахлит…
– Кто это у нас сегодня? – принимая папку, спросил я.
С фотографии на меня взглянуло лошадиное лицо с многострадальными глазами бывсовчела и большими грубыми скулами времен татарского ига:
фамилия: Чичерина
имя: Варвара
год рождения: 1946
место рождения: г. Маргилан, Узбекистан
национальность: русская
язык/и: русский
вероисповедание: атеистка
В приемной Хуссейн грозными окриками наводил порядок, указывая, кому за кем идти. В другом углу, близко друг к другу, почти прижавшись, сидели две фигуры: большая, широкая, и малая, щуплая. Лиц против света не разобрать. Я подошел ближе.
– Варвара? Чичерина?
– Я самая! – встала большая женщина во весь свой высокий рост. Не только лицо лошадиное, но и фигура. Здоровая мосластая ломовая из страшного сна Раскольникова.
– А это дочь?
– Да, Аннушка. – Женщина широко пряданула головой. – Доченька.
Та тоже встала. Около мамы-лошади она смотрелась жеребенком с конским хвостиком и гнойными прыщиками на вытянутом лице. Ногти покрашены темно-зеленым лаком, отчего руки похожи на лапки с коготками.
– Так, дорогие мои. Я ваш переводчик. Вначале пойдет мама, потом дочь.
– Ясно, – кивнула Варвара, а Аннушка тихо зашипела:
– Я тут одна не останусь, мне страшно. – И она покосилась на Хуссейна, который что-то азартно объяснял папе-курду с висячими усами и глубокими морщинами на небритых щеках.
– Не бойся. Вон охрана сидит, тут тебя никто не тронет, – кивнул я на Бирбауха, занятого раскладкой почты. На его окне уже блестели две порожние бутылки из-под пива. («Ну и что, что всего 4,5 градуса?.. Градус к градусу – вот и набегает»). – Нет, я с вами пойду, – заныл жеребенок.
– Сколько ей? – удивился я.
– Да двадцать пять уже. Не маленькая. Ну чего ты, Аннушка, в самом деле? – погладила ее по голове мать. – Сиди тут, я скоро приду. Вон, журнал почитай… Кто тебя тронет тут?
Видя, что Хуссейн пока не собирается идти (он обсуждал теперь с папой какую-то справку, указывая, как на невольничьем рынке, на одного из детей), я пропустил Варвару в дверь. Она покорно зашагала впереди. При ходьбе ее сходство с лошадью стало сильнее – она не только топала ногами в подкованных сапогах, но и как-то странно и часто мотала головой, как бы отбиваясь от назойливых мыслей или мух. Круп двигался мерно и ходко.