национальность: русский
язык/и: русский
вероисповедание: католик
Я выглянул на шаги: фрау Грюн идет впереди, за ней движется что-то большое и темное, в полутьме коридора плохо видное, но хорошо слышное. Сопение и скрежет подков. Он одет во все черное, на ногах – кованые высокие башмаки, руки в татуировках. Наголо брит, на левой брови – свежерозовый шрам. Один глаз сильно косит.
– Скажите ему, что вы переводчик, – распорядилась фрау Грюн, направляя фотоаппарат на экран.
– Доброе утро, я ваш переводчик, – сказал я как можно дружелюбнее.
– А, ништяк… А то ни хрена не понять, нах-х-ху… – (Потом он каждую вторую фразу снабжал этим энергичным, долгим придыхательным «нах-х-ху…»)
– Сядем. Надо кое-что уточнить, – предложил я.
– Дав-вай. Ут-точняй. Твое дел-ло.
Говорит он медленно и твердо, удваивая согласные, как это свойственно прибалтам. Один глаз смотрит в сторону, второй неподвижно уставлен в меня.
– Тут записано: имя Жукаускас, а фамилия Витас. Разве не наоборот?
– Да ты чего, в нат-туре? Что я, Жучкой жил?.. Наоб-борот.
– Наоборот – это как? Имя – Витас, а фамилия – Жукаускас?
– Ну нах-х-ху… – удовлетворенно хрюкнул он.
Я стрелками исправил данные.
– Национальность?
– Рус-сак.
– Фамилия не очень-то…
– Это пап-паша у меня был лит-товец, а мат-тушка русачка…
– Тут записано – родился в Чечне. Правильно?
– В Грозной жил.
– Почему в Грозной? В Грозном?
– Ну, один хрен. Пиш-ши как хочешь.
– Теперь языки… Какой родной язык?
– Русск-кий.
– Вера?
– Вера? – усмехнулся он. – Нету веры.
– Что-то надо записать. Здесь записано «католик».
– Ну, п-пусть так… Совсем зап-парился тут-т, кот-телок не варит, крыш-ша едет… – попытался улыбнуться он, вращая глазами в разные стороны.
«Пианино» было налажено. Фрау Грюн попросила его вымыть руки и насухо их вытереть.
– Знаю, не в п-первый раз, – как-то радостно ухмыльнулся он.
– Спортсмен? – приветливо спросила фрау Грюн, указывая на его разбитую бровь.
– Был. Отбег-гался, – опять усмехнулся он.
Пока фрау Грюн поочередно прикладывала к бумаге его корявые пальцы в татуированных перстнях, он косился на нее, вздыхал, щурился и наконец сказал:
– Мил-лая нем-мочка…
Потом фрау Грюн вкладывает в сканер лист с отпечатками пальцев и набирает на компьютере короткую комбинацию.
– Все. Теперь они уже в картотеке, – поясняет она. Я перевожу. Витас кривится:
– П-пусть. Я гаст-троль окончил…
Витас отправился в приемную, а мы с фрау Грюн пошли по коридору дальше. Какие-то люди чиновничьего вида сидели в комнатах. Двери повсюду открыты. Поднявшись на второй этаж, мы очутились возле таблички: «Einzelentscheider»[2].
«Что бы это значило? Сам все решающий?» – думаю я, а фрау Грюн уже знакомит с господином Шнайдером – пожилым румяным вежливым и улыбчивым. Волосы – перец с солью. Одет в вязаный жакет.
По стенам идут полки с толстыми папками. На видном месте, конечно, календарь. Шнайдер охотно поясняет суть предстоящего:
– Прежде надо отметить начало вашей работы. Ведь это деньги. Всякий труд должен быть оплачен. Давайте сюда ваш обходной лист. Так. Знаком вам этот аппарат? – Он указывает на диктофонное устройство с трубкой на длинном шнуре. – Хорошо. Значит, работаем так: я задаю вопросы по-немецки, вы их переводите беженцу на русский язык, а потом переводите на немецкий его ответы. Я их формулирую и записываю на пленку. После этого секретарша перенесет запись с ленты на бумагу, а потом вы с листа переведете весь протокол беженцу на русский, чтобы он знал, что там написано. Если у него возникнут дополнения, возражения или замечания – надо внести. Все должно быть по закону. Тут список опорных вопросов. Ознакомьтесь.
Я читаю вопросы (анкетные данные, причины бегства), а Шнайдер, просматривая тонкую папку Витаса, бормочет:
– Ничего не известно. Сдался в Дюссельдорфе, переслали к нам… Почему? А у нас пока есть свободные места… Так, можем начинать?.. – Он перегибается к микрофону, стоящему на подоконнике, и говорит негромко: – Пожалуйста, приведите беженца! – а мне указывает на другой стул: – Будьте добры, пересядьте туда, мне лучше ему прямо в глаза смотреть…
«Это будет не так-то легко!» – думаю я про себя, вспоминая вдребезги косые глаза Витаса.
Вот гром подков по коридору. Мы оба слушаем тяжелые четкие шаги, за которыми почти не слышно шагов фрау Грюн. Шнайдер прикрыл веки, как будто что-то считал в уме. Потом сказал: