– Ого, а вы кровожадная, королева, – заметил Воин.
– Ха-ха-ха! Нет, я просто люблю это ощущение! Но ещё больше, мне нравится, запечатлевать осколки!
– Что? – не понял Воин.
– Я срисовываю осколки листьев, что умерли под моими стопами.
– Зачем?!
– Говорю же, жажду запечатлеть их, пока ветер не сдует! У меня целая коллекция разбитых листьев!
Следующим вечером Каравелла продемонстрировала Воину свою коллекцию картин. На них были не только растоптанные листья, например, на одной – осколки случайно (или нет!?) разбитой вазы, на другой – брошенная на землю роза с гладкими стеблями, а рядом с бутонами кучкой лежали шипы.
Но больше всего Воина привлекла другая картина:
пустой подсвечник, а возле него упавшая потухшая свеча, от фитиля ещё шёл дымок, а горячий воск разлился по всей картине. Воин даже вздрогнул всем телом.
– Как вам удалось запечатлеть этот миг? – восхищённо спросил он.
– Я старалась, – гордо сказала Каравелла. – Мне нравится.. разрушать незыблемое…
Каравелла замолчала и только глядела на свои работы, будто первый раз их видела.
– Почему? – тихо спросил Воин.
– Наверное, я люблю чувствовать власть над тем, что кажется несокрушимым.
Она над чем-то задумалась, а потом подняла глаза на Воина и сказала словно в пустоту:
– Разрушить незыблемое и присвоить себе… Красивая фраза. Пожалуй, запишу ее.
6
С каждой встречей Каравелла ощущала все большую радость и сдержанный восторг, когда приходил Воин. Будучи очень проницательной, она замечала, что тот испытывает то же. Его лицо озаряла лёгкая полуулыбка, которую ему было трудно сдерживать: он опускал голову или глядел куда угодно, но не на Каравеллу.
Ей казалось, были бы они детьми, сие же мгновение подбежали друг к другу и стали обниматься, держаться за руки, даже кривить друг другу смешные рожи, дабы закрепить волнительное приветствие.
Во дворце Воин не раз демонстрировал скрытые таланты: играл на фортепиано и пел.
Такой живой и чувственной игры Каравелла не слышала даже у маститых пианистов.
Слушая игру Воина на протяжении нескольких встреч, она поняла почему. Музыка лилась из самого его сердца. На этой, казалось бы, простой, но непреложной истине и зиждется все творчество: если внутри пусто, любое творение бездыханно, мертво.
Но проходили дни, и Стеклянный Воин становился молчаливее и молчаливее. Каравелла чувствовала холодок в их беседах и недосказанность. А потом и вовсе Воин стал подшучивать над ней и над ее картинами! Сначала восхищался, а теперь выискивал мнимые огрехи, недостатки, которых не было.
Каравелле было очень больно и обидно.
Что такое произошло?
Каравелла рассуждала: как раз, когда они сблизились душами, Воин стал избегать ее. Нет, он приходил как и прежде, но в разговоре словно не присутствовал, зато все время отшучивался.
Бывало Каравелла поглядывала на него и пыталась найти ответ. А иногда, встречаясь с его глазами, она мимолётно видела в них живого Воина, но очень испуганного, а он, боясь разоблачения, вмиг прятал себя истинного и скрывался под маской из циничных шуток и заумных фраз. Сначала Каравелла грустила от этого, но вскоре печаль сменялась бешенством: какие-то отныне односторонние проходили беседы у них. Каравеллу будто раззадоривали, дразнили, и затея этих бесед заключалась именно в этом: привести королеву в лютую ярость. В чем смысл такой «дружбы»?
«Я слышала, как он играл на фортепиано, я слышала, как он пел. Не может ледяной мальчик Кай играть с таким чувством. Его голубые глаза – теплые, от них не веет холодом, они что-то другое, и я не могу понять… И понимать не хочу!» – размышляла Каравелла, мучаясь противоречиями, но продолжала бесконечно рассуждать про себя:
«А иногда он похож на оборотня, когда глядит искоса. Последнее время мне тяжело удерживать на нем взгляд. Он будто дьявол, который пылает в вечном огне, и если я вдруг потеряю самообладание, и начну с ним беседовать (и естественно смотреть в его глаза), я тоже сгорю в пламени!»
– О, боже, не счесть, сколько я с ним беседовала, не сгорела же! – восклицала вслух сама себе Каравелла, когда уставала от бесконечных внутренних монологов. Окончательно утомившись от них, она решилась сказать Воину напрямую о своих волнениях.
7
В тот день они прогуливались в оранжерее. Солнце ярко светило сквозь стеклянные стены.
– Знаете, Воин, беседы наши в последнее время какие-то бестолковые. Я не вижу вас.
– Вот же я, перед вами, ваше величество! – отшутился он.
– Нет, вы прячетесь от меня, я это чувствую. И больше от нашей дружбы и разговоров я ощущаю не прилив сил и радости, но усталость и неопределенность. Меня это очень удручает. Я боюсь заболеть, да и вовсе слечь.