Нам довелось слышать от Петра Александровича Нащокина интересные рассказы о графе Фёдоре Ивановиче Толстом, с которым он был очень дружен. Начнём с их первой встречи.
Шла адская игра в клубе. Наконец все разъехались, за исключением Толстого и Нащокина, которые остались перед ломберным столом. Когда дело дошло до расчёта, Толстой объявил, что противник должен ему заплатить двадцать тысяч.
— Нет, я их не заплачу, — сказал Нащокин, — вы их записали, но я их не проиграл.
— Может быть, это и так, но я привык руководиться тем, что я записываю, и докажу это вам, — отвечал граф.
Он встал, запер дверь, положил на стол пистолет и прибавил:
— Он заряжен: заплатите или нет?
— Нет.
— Я вам даю десять минут на размышление.
Нащокин вынул из кармана часы, потом бумажник и отвечал:
— Часы могут стоить рублей пятьсот, а в бумажнике двадцатипятирублёвая ассигнация: вот всё, что вам достанется, если вы меня убьёте. А в полицию вам придётся заплатить не одну тысячу, чтоб скрыть преступление. Какой же вам расчёт меня убивать?
— Молодец, — крикнул Толстой и протянул ему руку. — Наконец-то я нашёл человека!
Они обнялись и заключили с этой минуты дружеский союз, которому остались одинаково верны. В продолжение многих лет они жили почти неразлучно, кутили вместе, попадали вместе в тюрьму и устраивали охоты, о которых их близкие и дальние соседи хранили долго воспоминание. Друзья, в сопровождении сотни охотников и огромной стаи собак, являлись к незнакомым помещикам, разбивали палатки в саду или среди двора, и начинался шумный хмельной пир. Хозяева дома и их прислуга молили Бога о помощи и не смели попасться на глаза непрошеным гостям.
Раз собралось у Толстого весёлое общество на карточную игру и на попойку. Нащокин с кем-то повздорил. После обмена оскорбительных слов, он вызвал противника на дуэль и выбрал секундантом своего друга. Согласились драться следующим утром.
На другой день, за час до назначенного времени, Нащокин вошёл в комнату графа, которого застал ещё в постели. Перед ним стояла полуопорожнённая бутылка рома.
— Что ты это ни свет ни заря ромом-то пробавляешься! — заметил Пётр Александрович.
— Ведь не чайком же мне пробавляться.
— И то! Так угости уж и меня.
Он выпил стакан и продолжал:
— Однако вставай: не то — мы опоздаем.
— Да уж ты и так опоздал, — отвечал, смеясь, Толстой. — Как! Ты был оскорблён под моим кровом и вообразил, что я допущу тебя до дуэли! Я один был вправе за тебя отомстить: ты назначил этому молодцу встречу в восемь часов, а я дрался с ним в шесть: он убит.
У Толстого было несметное число дуэлей: он был разжалован одиннадцать раз. Чужой жизнью он дорожил так же мало, как и своей.
Во время кругосветного морского путешествия он поссорился с командиром экипажа, Крузенштерном, и вздумал возмущать против него команду Крузенштерн позвал его.
— Вы затеяли опасную игру, граф, — сказал он, — не забудьте, что мои права неограниченны: если вы не одумаетесь, я буду принуждён бросить вас в море.
— Что за важность! — отвечал Толстой. — Море такое же покойное кладбище, как и земля.
И он продолжал свою революционную пропаганду. Крузенштерн был человек добрый и, решившись прибегнуть к последним мерам лишь в случае крайней необходимости, сделал ещё попытку к примирению.
— Граф, — сказал он виновному, — вы возмущаете экипаж; отдайтесь на мою ответственность, и если вы не дадите мне слова держать себя иначе, я вас высажу на необитаемый остров: он уже в виду.
— Как! — крикнул Толстой. — Вы, кажется, думаете меня запугать! В море ли вы меня бросите, на необитаемый ли остров, мне всё равно; но знайте, что я буду возмущать против вас команду, пока останусь на корабле.
Делать было нечего: Крузенштерн приказал причалить к острову и высадил Толстого, оставив ему, на всякий случай, немного провианта. Когда корабль удалился, Толстой снял шляпу и поклонился командиру, стоявшему на палубе.
Остров оказался, однако, населённым дикарями, среди которых граф Фёдор Иванович прожил довольно долго. Но тоска по Европе начинала его разбирать, когда, бродя раз по морскому берегу, он увидал, на своё счастие, корабль, шедший вблизи, и зажёг немедленно костёр. Экипаж увидал сигнал, причалил и принял Толстого.
В самый день своего возвращения в Петербург он узнал, что Крузенштерн даёт бал, и ему пришло в голову сыграть довольно оригинальный фарс. Он переоделся и поехал к врагу и стал в дверях залы. Увидя его, Крузенштерн не скоро поверил глазам.