— Какие глупости! — иронически улыбаясь, сказал Л. Н.» (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 37).
«Л. Н. просматривал иллюстрированное приложение к «Новому времени» и «Искры». В обоих портреты Достоевского и статьи по поводу 25-летия со дня его смерти. Глядя на портрет работы Перова, Л. Н. говорил душевным, выразительным, чистым голосом:
— Как хорошо! Я его никогда не видал. Так и видишь.
Заметив раскрытую книгу, лежавшую на столе, Л. Н. спросил:
— Кто это читал из Мериме?
— Читаю русские сказки, — ответил я.
Л. Н.: А-а, славянские песни. Мериме собирался путешествовать по славянским землям, деньги истратил и остался в Париже и там сочинил славянские песни. Пушкин перевел их по-русски; думал, что это настоящие народные, славянские песни. У Мериме есть «Кармен», знаменитый роман, к которому Бизе сочинил музыку и переделал в оперу.
В приложении к «Новому времени» Л. Н. увидел «Воспоминания о Тургеневе» немецкого профессора Фридлендера. Испросил Наталью Михайловну, чтобы прочла их вслух. […]
Когда Наталья Михайловна окончила чтение, Л. Н. сказал:
— Интересно, — и стал искать, нет ли еще чего прочесть, искал о Достоевском. Не было. Я сказал, что в «Русском слове» есть фельетон о Достоевском Боборыкина[170].
Л. Н.: Это для меня мало значит» (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 39–40).
Л. Н. Толстой и В. Г. Чертков. 1906
Лев Николаевич.
— Достоевский, да — это писатель большой. Не то что писатель большой, а сердце у него большое. Глубокий он. У меня никогда к нему не переставало уважение.
На вопрос, какое из произведений Достоевского он считает лучшим, Лев Николаевич сказал:
— Я думаю, что «Мертвый дом» лучшее, потому что цельное в художественном отношении. А «Идиот» — прекрасно начало, а потом идет ужасная каша. И так во всех почти его произведениях» (ТВ С. Т. 2. С. 43–44).
«Снегирев (врач, основатель первой в России гинекологической клиники. — В. Р.) спросил Л. Н.:
— Где есть сильное религиозное движение? В России участвуете в нем вы, Соловьев, Достоевский. А за границей соответствующее есть?
Л. Н.: Оно есть, но с оттенками. В народе оно сильнее всего у славян: назарены, духоборы. У образованных — у англосаксов; там это в большинстве Джон Булли (английский буржуа, ставший персонажем сатирических памфлетов. — В. Р.), обрядовое празднование воскресенья и никакого внутреннего, духовного христианства. А редкие серьезно и глубоко поглощены христианством. У немцев — широкий протестантизм неподвижный, закостенелый или научный интерес. У американцев была плеяда замечательных писателей, начиная с Чаннинга, основателя унитаризма, — Баллу, Торо, Эмерсон… Не могу простить Тургеневу, что он просмотрел (это движение). В «Вестнике Европы» утверждал, что в Америке ничего нет.
Николай Леонидович (Оболенский, муж дочери писателя Маши. — В. Р.): Еще есть квакеры.
Л. Н.: Здесь были Bellows и Brooks, лучшие из них. Брукс был человек денег. Беллоуз — очень милый и добрый. Но когда Буланже (Павел Александрович — переводчик, публицист, последователь Льва Толстого. — В. Р.) говорил его сыну, что христианину нельзя быть богатым, это Беллоузу не понравилось, и он постарался удалить Буланже. Он это сделал гладко, у них приемы выработанные и веротерпимость (выработанная). Настоящие великие люди не живут без религии, а у нас выдумали, что надо ее оставить. В Персии есть бабизм, учащий тому, чему учит рациональное христианство. Только они скрываются, а то отрубят голову. […]. Каждый день получаю письма: «Для чего жить?» От евреев есть запросы. Сегодня письмо учителя об «Исповеди»[171] (Маковицкий Д. П. Кн. 2. С. 227).
19 октября 1906 г. Я. П. Л. Н. рассказал про Дымшица. Сегодня получил письмо от его брата. Дымшиц не хотел быть солдатом и не соглашался раздеться для осмотра. Когда его насильно раздевали, заплакал (Л. Н., рассказывая это, чуть сам не заплакал). С уважением относятся к нему. Перевели его в губернскую больницу в Витебск для испытания его душевных способностей.
Михаил Сергеевич (Сухотин. — В. Р.) стал говорить про помещенные в «Круге чтения» рассказы Достоевского: «Орел», «Смерть в госпитале» — как хороши (Маковицкий Д. П. Кн. 2. С. 275).
«Софья Андреевна рассказала про свою работу над письмами Л. Н. к Урусову и другим, про письма Н. Н. Страхова, острую критику им «Ивана-дурака», что нет в нем «сказочного» (критик увидел в произведении «недостаток художественного развития». — В. Р.). Потом, что Страхов писал про Достоевского, Фета. Он Достоевского не любил, хоть писал о нем. Л. Н. подтвердил» (Маковицкий Д. П. Кн. 2. С. 363).
Н. Н. Страхов
«Много от Вас, бесценный Лев Николаевич, доходит до меня и вестей и вопросов и писаний; но я становлюсь чем дальше, тем медлительнее, — простите, что до сих пор не писал к Вам. […]
Новых Ваших писаний я прочел два: письмо к X. X. (Калмыкова[172] говорила — к Энгельгарту[173]) и сказку[174]. Письмо меня привело в восхищение — ясностию, чувством, силою и искренностию; но сказка — опечалила, так что я дни два ходил раненый. Никогда я не сужу о писаниях по тому, согласен ли я с ними или не согласен. Но если мне слышится чувство, работа ума, творчество, даже злоба, даже ярая чувственность — я доволен, потому что передо мною живое явление, которое мне годится, лишь бы я умел употребить его с пользою. Но если передо мною сочинение, стихи без поэзии, картина без живописи, сказка без сказочного содержания, то я вижу, что передо мною что-то деланное, ненатуральное, умышленно сплоченное и принимающее на себя маску жизни — и мне становится только досадно за напрасную трату сил, за высокие цели, для которых употребляются низкие средства. Вы — такой удивительный художник, не имеете права так писать. Голое нравоучение, голое рассуждение — вещь прекрасная; хорош коротенький анекдот в род Эзоповой басни; но длинный рассказ — должен быть художественною работою. Помню, я сердился на Тургенева за Новь; и думал: не стыдно ли наплести столько сочиненных страниц! […]
Отчего Вам не писать сказок? Их писали и Вольтер, и Мор, и Бакон (Бэкон. — В. Р.), и Платон. И вы можете написать не хуже. Но, имея такой громадный авторитет, зная, что все Вами писанное будут читать с жадностию, зная, что большинство неразборчиво и удовольствуется самою небрежною формою, — Вы пренебрегаете работою. Простите мне, ради Бога, что я так прямо пишу. […] Простите Вашего всей душою преданного Н. Страхова» (Переписка. Т. 2. С. 693–694).
И. Ф. Наживин
«Л. Н. отметил в книге Наживина[175] на пяти — восьми страницах погрешности против русского языка. Он нашел их неимоверно много, около 300. Обыкновенно читателю и 15-я часть не режет глаза, а при внимательном чтении найдет пятую часть, так мы свыклись с испорченной литературной и газетной речью.
170
Ошибка Д. П. Маковицкого: фельетона П. Д. Боборыкина в «Русском слове» нет. В номерах этого издания напечатаны статьи А. Измайлова «Памяти Ф. М. Достоевского» и В. Елецкого «Экономический и социальный вопрос у Достоевского».
171
Сельский учитель И. Чесноков поделился своими впечатлениями об «Исповеди» и попросил Л. Н. Толстого прислать ему книги. Толстой выполнил эту просьбу.
172
Калмыкова Александра Михайловна — издатель, владелица книжного склада; была Председательницей Фребелевского общества в Петербурге.
173
Энгельгардт Александр Николаевич — известный сельский хозяин, корреспондент и адресат Л. Н. Толстого.
174
«Сказка об Иване-дураке и его двух братьях: Семен-воин и Тарас-брюхан и немой сестре Маланье и о старом дьявол и трех чертенятах» (М., 1886).
175
Наживин Иван Федорович — русский писатель, сподвижник Л. Н. Толстого. Автор книги «Душа Толстого». В конкретном случае речь идет о книге «Менэ… Тэкэл… Фарес…» (М., 1907). Д. П. Маковицкий вернул эту книгу автору с пометами Толстого. Сам писатель ответил небольшим, корректным по форме письмом.