Все чаще и чаще при общении с людьми воспоминаю, кто я настоящий и чего от себя требую, только перед Богом, а не перед людьми» (58, 117).
И. Ф. Наживин
«Наживин[198] говорил о своем неутешном горе (умерла их четырехлетняя девочка).
Софья Андреевна рассказала: когда в 1895 г. умер Ванечка, Л. Н. опустился на диван и сказал: «Безвыходное положение, потому что я думал, что это единственный ребенок, который будет продолжать мое дело на земле».
Л. Н.: Тяжелее смерти ребенка ничего нет. Какая там виселица!
Софья Андреевна: Дети — мечта, какая не сбывается.
Беседа Л. Н. с Наживиным о писателях:
— Пушкин удивителен. Молодой человек — какая серьезность. Гоголь, Достоевский, Тютчев. Теперь что́ из русской литературы стало! Все эти… Сологубы… Это от французской литературы можно было бы ожидать, но от русской — никак.
Наживин: «Ничего не вырабатывается!» — 500 рублей за лист вырабатывается.
Л. Н.: Я думаю, что́ теперь есть в литературе? Как был натурализм в гоголевское время после карамзинской напыщенности. Что теперь вносится?
Наживин: Декадентство, хаос.
Л. Н.: Вы — молодой человек, скажите, что там находится нового? Я не могу разобраться. Что? Такое сомнение по отношению ко всему, разрушение авторитетов.
Наживин: Разрушение буржуазной морали.
Л. Н.: Разрушать буржуазную нравственность, которая говорит, что можно обижать людей и вместе с тем ходить в церковь.
Наживин: Они ее не разрушают. Они так же живут, получая 500 рублей за лист.
Булгаков: По содержанию ничего нового нельзя указать. Чтобы они учили жизни, этого нельзя сказать. Но у них есть таланты.
Л. Н.: У кого?
Булгаков: Я назвал бы Арцыбашева, Куприна, обладающих талантом, но небольшим. Андреев не обладает талантом.
Л. Н.: Он затрагивает какие-то вопросы, которые он сам не понимает. И всякое искусство не терпит посредственности, а поэзия совсем не терпит.
Наживин: Бальмонт — это не русская литература» (Маковицкий Д. П. Кн. 4. С. 376).
«Встал поздно. Тяжелый разговор с Софьей Андреевной. Я больше молчал. Занимался поправкой О Социализме. Ездил с Булгаковым навстречу Саше (навстречу А. Л. Толстой, ездившей в Тулу к врачу. — В. Р.). После обеда читал Достоевского[199]. Хороши описания, хотя какие-то шуточки, многословные и мало смешные, мешают. Разговоры же невозможны, совершенно неестественны. Вечером опять тяжелые речи Софьи Андреевны. Я молчал[200]. Ложусь» (58, 117).
«Все не бодр умственно, но духовно жив. Опять поправлял о социализме. Все это очень ничтожно. Но начато. Буду сдержаннее, экономнее в работе. А то времени немного впереди, а тратишь по пустякам. Может быть, и напишешь что-нибудь пригодное.
Софья Андреевна очень взволнована и страдает. Казалось бы, как просто то, что предстоит ей: доживать старческие годы в согласии и любви с мужем, не вмешиваясь в его дела и жизнь. Но нет, ей хочется — Бог знает чего хочется — хочется мучить себя. Разумеется, болезнь, и нельзя не жалеть[201]» (58, 117–118).
«Л. Н. сейчас читал Достоевского («Братья Карамазовы»)[202]:
— Отвратителен. С художественной стороны хороши описания, но есть какая-то ирония не у места. В разговорах же героев — это сам Достоевский говорит. Ах, нехорошо, нехорошо! Тут семинарист и игумен, Иван Карамазов тоже, тем же языком говорят. Однако меня поразило, что он высоко ценится. Эти религиозные вопросы, самые глубокие в духовной жизни — они публикой ценятся. Я строг к нему именно в том, в чем я каюсь, — в чисто художественном отношении. Но его оценили за религиозную сторону — это духовная борьба, которая сильна в Достоевском. Я как раз читаю художника (французского писателя), в котором никакого (религиозного) содержания (вероятно, Мопассан. — В. Р.). Но художественное не терпит посредственности; тут нужно, чтобы это было такое, чтобы читатель перенесся в это, переживал то, что автор» (Маковицкий Д. П. Кн. 4. С. 381–382).
«Л. Н. встал бодро, читает «Карамазовых» Достоевского и говорит, что очень плохо: где описания, там хорошо, а где разговоры — очень дурно; везде говорит сам Достоевский, а не отдельные лица рассказа. Их речи не характерны»[203]
«Встал в 8, ходил по Чепыжу (участок леса в Ясной Поляне. — В. Р.). Очень слаб. Хорошо думал о смерти и написал об этом Черткову. Софья Андреевна пришла и все также мягко, добро обходилась со мной. Но очень возбуждена и много говорит. Ничего не делал, кроме писем. Не могу работать писать, но слава Богу, могу работать над собой. Все подвигаюсь. Читал Шри Шанкара (индусский религиозный философ. — В. Р.). Не то. Читал Сашин (дочери. — В. Р.) дневник. Хорошо, просто, правдиво. Был Перпер (Иосиф Иосиевич — вегетарианец, редактор журнала «Вегетарианское обозрение», автор ряда статей по вегетарианству и воспоминаний о Толстом. — В. Р.). и Без. из Ташкента (личность не установлена. — В. Р.). Я говорил с Перпером дурно, напрасно горячился. Ложусь спать — слаб. Близкой смерти не противлюсь» (58, 118–119).
«Все слаб. Да и дурная погода. Слава Богу, без желания чувствую хорошую готовность смерти (курсив Л. Н. Толстого. — В. Р.). Мало гулял. Тяжелое впечатление просителей двух — не умею обойтись с ними. Грубого ничего не делаю, но чувствую, что виноват и тяжело. И поделом. Ходил по саду. Мало думал. Спал и встал очень слабый. Читал Достоевского и удивлялся на его неряшливость, искусственность, выдуманность и читал Николаева «Понятие о Боге». Очень, очень хороши первые 3 главы 1-й части. Сейчас готовлюсь к постели. Не обедал и очень хорошо» (58, 119).
«Я спросил Л. Н., читает ли он Достоевского, и как…
Л. Н. ( о « Братьях Карамазовых »): Гадко. Нехудожественно, надуманно, невыдержанно… Прекрасные мысли, содержание религиозное… Странно, как он пользуется такой славой.
Душан Петрович: Слава богу!
Л. Н.: Да, слава богу! Видно, что религиозное содержание захватывает людей. П. П. Николаев[204] говорит, что человека без религии нет. Эгоизм, семья, государство, человечество — исполнение воли бога — мотивы-двигатели. […]
В 11 ч. (вечера. — В. Р.), когда я вошел к нему, Л. Н. читал «Братьев Карамазовых».
Л. Н.: Ох, какая чепуха, ужас! Как мальчик укусил за палец…Помните? Как Катерина Ивановна послала 200 рублей капитану, которого Митя (Карамазов) потащил за бороду» (Маковицкий Д. П. Кн. 4. С. 386–387).
«Ночью пришла Софья Андреевна. «Опять против меня заговор». — «Что такое, какой заговор?» — «Дневник отдан Черткову. Его нет». — «Он у Саши». Очень было тяжело, долго не мог заснуть, потому что не мог подавить недоброе чувство. Болит печень. Приехала Молоствова[205]. Ходил по елочкам, насилу двигаюсь. […]
198
Наживин Иван Федорович — бытописатель русской деревни, сподвижник Л. Н. Толстого; после революции — крупный писатель и публицист периода русской эмиграции, автор книги «Душа Толстого». Под влиянием Толстого Наживин стал изучать различные религиозные течения — секты русского раскола и других стран: Индии, Китая, Персии. Результатом стало написание книги «Голоса народов».
200
«Я молчал». Из Дневника С. А. Толстой от 13 октября 1910 г.: «Когда я вчера заговорила с Львом Николаевичем, что, сделав распоряжение об отдаче после смерти всему миру своих авторских прав, помимо семьи, он делает дурное не доброе дело, он всё время упорно и злобно молчал. И вообще, он теперь взял такой тон: «ты больна, я это должен выносить, но я буду молчать, а в душе тебя ненавидеть» (Толстая С. А. Дневники. Т. 2. М., 1978. С. 215).
201
Из Дневника С. А. Толстой от 13 октября 1910 г.: «Более чем когда-либо несчастна и мучаюсь. Лев Николаевич держит всё время надо мной нож (в переносном смысле, конечно): «хочу, сейчас зарежу». А я держу всё время яд и более, чем когда-либо, думаю: «хочу убьюсь». И вот наша жизнь, т. е. моя. Известие, подтверждение прежнего, что Лев Николаевич написал бумагу об отказе после смерти прав авторских, и тихонько от семьи, и передал тайно Черткову, — окончательно меня убило. Весь день думаю о самоубийстве… Лев Николаевич отрицал правительство, теперь с дневниками, которые теперь в Государственном банке и с Завещанием вместе с Чертковым прячется за правительство! Сколько теорий, и как мало на деле! Не корысть меня мучает, а тайна от меня и зло, которое породит это завещание!» (Цитируется по т. 58, с. 542).
202
12 октября Толстой начал читать первый том «Братьев Карамазовых» (
204
Николаев Петр Петрович — философ, по происхождению донской казак, землевладелец, автор философского труда «Понятие о боге как совершенной основе жизни (Духовно-монистическое мировоззрение». П. П. Николаев прислал Толстому осенью 1910 г. обе части в незаконченном виде, в листах, и Толстой с огромным интересом читал и часто комментировал незаконченное сочинение русского мыслителя.
205
Молоствова Елизавета Владимировна — знакомая Толстых с 1904 г., автор исследования «Секта русских иеговистов», в октябре 1910 г., незадолго до ухода Л. Н. Толстого, посетила Ясную Поляну.