Такие мысли пришли нам на ум, когда мы решились приступить к разбору «Войны и мира». […] Новое произведение гр. Л. Н. Толстого, одно из прекраснейших произведений русской литературы, составляет, во-первых, плод движения этой литературы, ее глубокого и трудного прогресса; во-вторых, оно есть результат развития самого художника, его долгой и совестливой работы над своим талантом»[29].
** Фрагмент из «третьей статьи» Н. Н. Страхова: «В изящной литературе, в журналистике, в массе читающих и пишущих людей, — везде господствует такая слабость мысли, такое искажение инстинктов и понятий, такое обилие предрассудков и заблуждений, — что невольно является страх за наше духовное развитие, невольно приходит в голову мысль, не поражены ли мы какою-нибудь неизлечимою болезнью, не суждено ли русскому уму и сердцу заглохнуть и вымереть под язвами, разъедающими наш духовный строй. Вот то существенное дело, в котором «Война и мир» может принести нам помощь и отраду. Эта книга есть прочное приобретение нашей культуры, столь же срочное и непоколебимое, как, например, сочинения Пушкина» (Страхов Н. Н. Там же. С. 284).
«Неужели я Вам не писал про Вашу статью о Тургеневе?[30] Читал я ее, как все Ваши статьи, — с восхищением, но и с некоторой маленькой досадой. Если Вы признаете, что Тургенев потерял точку и виляет и не знает, что сказать о некоторых явлениях русской жизни (на всякий случай относясь к ним насмешливо), то должны бы были и признать, что великая художественная способность его ослабела (и должна была ослабеть) в последних его произведениях. Так оно и есть в самом деле: он очень ослабел как художник. «Голос» говорит, что это потому, что он живет за границей; но причина глубже. Вы же признаете и за последними произведениями его прежнюю художественность. Так ли это? Впрочем, я, может быть, ошибаюсь (не в суждении о Тургеневе, а в Вашей статье). Может быть, Вы не так только выразились… А знаете — ведь это всё помещичья литература. Она сказала всё, что имела сказать (великолепно у Льва Толстого). Но это в высшей степени помещичье слово было последним. Нового слова, заменяющего помещичье, еще не было, да и некогда. (Решетниковы ничего не сказали. Но все-таки Решетниковы выражают мысль необходимости чего-то нового в художническом слове, уже не помещичьего, — хотя и выражают в безобразном виде)» (XXIX1, 216).
«Можно даже сказать Тургенева, вписано. Далее зачеркнуто: и Наташи в «Войне и мире» Льва Толстого» (XXVI, 335).
Наташа Ростова. Худ. Константин Рудаков. 1941–1948.
Как свидетельствовал Н. Н. Страхов, слова «и Наташи в «Войне и мире» Льва Толстого были произнесены Достоевским во время чтения знаменитой речи, но перед этим прозвучавшее имя Тургенева вызвало бурные аплодисменты, слова о героине Толстого услышали лишь единицы из присутствующих в зале. В корректуре эти слова, написанные на полях, были зачеркнуты.
Глава десятая. «ПРО ЖИЗНЬ, ПРО НАЗНАЧЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА…»
Пьер — князь Андрей — Ипполит Терентьев
«Смирение — самая страшная сила, какая только может на свете быть!
ИДИОТ ВИДИТ ВСЕ БЕДСТВИЯ.
БЕССИЛИЕ ПОМОЧЬ.
ЦЕПЬ И НАДЕЖДА.
СДЕЛАТЬ НЕМНОГО.
ЯСНАЯ СМЕРТЬ.
АГЛАЯ НЕСЧАСТНА.
Нужда ее в Князе,
Князь умирающему Ипполиту против атеизма: «Я не знаю» –
и возражения за Христа (мы)» (IX, 241).
ЦЕПЬ, говорит о ЦЕПИ.
В Павловске на даче глава Генерала и Лебедева в распивочной.
Война турок и ребенок, Крит.
«Ведь у него 12 спящих дев».
Князь про картину Гольбейна, про Лебедева и Дюбарри (Аглае).
О ВЕРЕ. Искушение Христа.
Сострадание — всё христианство.
Цепь.
[…]
Смирение есть самая страшная сила, какая только может на свете быть!» (IX, 269–270).
Н. Н. Соломина, комментатор этих фрагментов в академическом Полном собрании сочинений, обратила внимание на слова «цепь и надежда». Она увидела в них «символ бессмертия добрых дел» и предположила, что они появились «не без влияния «Войны и мира».
В этой связи исследователь приводит в сокращении текст из романа, где переданы адресованные князю Андрею мысли Пьера Безухова о масонстве и целесообразности бытия. Записи Достоевского датированы апрелем и маем 1868 г. В письме к А. Н. Майкову, написанном двумя месяцами ранее, он указал на рубеж знакомства с романом: половина прочитана. Отметив, что Достоевскому был знаком диалог героев «Войны и мира», Н. Н. Соломина выделила два эпизода из романов «Идиот» и «Братья Карамазовы», по содержанию близкие тому, о чем говорил Пьер князю Андрею.
«Идея этих набросков (исследователь имеет в виду выше приведенные наброски Достоевского. — В. Р.) отразилась во всей концепции романа, но — непосредственнее всего — в монологе Ипполита о благотворном влиянии «доброго дела» не только на приобщающиеся друг к другу личности, но и на «разрешение судеб человечества» …Записи о взаимосвязи всего живого в мире интересно сопоставить со словами старца Зосимы в «Братьях Карамазовых»: «…всё как океан, всё течет и соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается» (XI, 465).
29