Октав Мирбо
«Октав Мирбо (Octave Mirbeau. 1850–1917) — французский романист, сатирик и драматург, противник милитаризма и колониальной политики. В яснополянской библиотеке сохранились его книги, три из них — с дарственной надписью автора. Издатель Исидор Гольдберг при письме от 12 сентября 1903 г. прислал Толстому французский текст посвящения, написанного Мирбо для русского перевода комедии «Les affaires sont les affaires» («Дела есть дела». Комедия в трех актах. Париж, 1903. — В. Р.). В этом посвящении Толстому Мирбо писал[155]:
«Вы были моим истинным учителем несравненно более, нежели кто-либо из французских писателей…
Вы и Достоевский.
Хорошо помню, как изумительные повествования «Войны и мира», «Анны Карениной», «Смерти Ивана Ильича», «Преступления и наказания», «Идиота» и многие другие русские произведения, которыми я восторженно восхищался, явились для меня ослепительным откровением доселе неведанного мне искусства, властная и новая красота которого произвела на меня никогда раньше не испытанное потрясающее впечатление.
Кое-кто из гордых писателей моей родины, — но из них иные уже забыты, другие будут забыты завтра, — заявляли, что вы многим обязаны Франции. Они хотели бы видеть в вас питомца французской революции и Стендаля.
Я же утверждаю, что Франция сама ваша должница: вы возбудили в ее многовековом гении новую жизнь, как бы расширили его восприимчивость. Вы первый научили нас искать жизнь в самой жизни, а не в книгах, как бы прекрасны они ни были… Вы первый научили нас читать то, что гнездится и бурлит в глубокой тьме подсознания, — это неопределенное смятение, беспорядочное столкновение противоречий и неопределенностей, роковых добродетелей, искренней лжи, добродушного порока, зверской чувственности и наивной жестокости, — всё то, что делает человека таким несчастным и смешным и… таким нам близким!..
Наше латинское искусство основано на чувстве меры и на логике, даже в страсти. Кроме того, оно довольствуется тем, что скользит по поверхности; ему неприятно спускаться в глубину пропастей. Поэтому оно не полно, даже когда оно не фальшиво: холодное и утонченное чувство меры и бесстрастная логика не годятся для того безумия крайностей, каким является человек. И потому все типы, созданные латинским искусством, более или менее похожи друг на друга и нетронутыми передаются из одного произведения в другое, из века в век, как неприкосновенное наследство. Слава вам, что вы нарушили, а следовательно, и обогатили это наследство» (74, 195–196).
Д. П. Маковицкий — единомышленник Толстого, врач семьи писателя
«Хорошо говорят у Толстых: правильно, выразительно, художественно, особенно сам Л. Н. Он не говорит на «а». Читает так, что и не заметишь, что читает из книги, как будто рассказывает. Интонация ма́стерская».
1 ноября 1904 г. Я. П. Вечером Л. Н. читал вслух из «Записок из Мертвого дома» Достоевского отрывки об орле и других животных и о том, как в больнице умирает каторжник» (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 102).
Дмитрий Мережковский
«Л. Н. сказал про Мережковского, что он балуется верой. Это хуже, чем если человек занимается верой из славолюбия, честолюбия или корыстолюбия.
Зинаида Гиппиус
Мережковский написал книгу о Достоевском и Толстом [156] , видна в ней враждебность к Толстому. Жена же Мережковского (Гиппиус З. Н. — В. Р. ) писала, что и перед приездом ее муж с любовью относился к Л. Н. и что он уехал с той же любовью, с какой приехал.
Александра Львовна: Мережковскую бы взять за шиворот и выбросить ее!» (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 113).
«Кузминская (Татьяна Андреевна. — В. Р.) спросила:
— Что читать?
Л. Н.: Достоевского, у него есть шедевры — «Записки из Мертвого дома». Гоголь хорош» (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 165).
Эжен-Мельхиор Вогюэ. 1910
«Л. Н. прочел изречение Шопенгауэра, помещенное в «Круге чтения»: «Думать, что животные не чувствуют, и не сочувствовать им — важнейший признак варварства».
Л. Н. разговаривал с Вогюэ[157] по-французски. Вогюэ, перебивая Л. Н., задавал ему разные незначительные вопросы. Говорили о Тургеневе, Достоевском (знакомых его отца), о Киселеве (после́ в Париже в 50–60-х гг.). Вогюэ говорил, что Тургенева трудно переводить на французский язык. Льва Николаевича легче, и спросил:
— А как с французского на русский?
Л. Н.: С французского на русский трудно, с немецкого легче […]
Каким-то образом перешли к вопросу о гонорарах. Бурже получает за роман 30 000 франков от журнала, а кроме того еще от издателя книги.
Л. Н.: Тургенев, Достоевский получали 100 рублей за лист. […]
Не знаю, в какой связи, Вогюэ начал рассказывать, сколько он получает в месяц от отца.
Л. Н. ему сказал:
— Кант говорит, что есть только одно настоящее наслаждение — отдых после труда (прогулка или музыка); блага, получаемые за деньги, — это не настоящее наслаждение. […]
Л. Н.: Работается хорошо днем, после сна. Ночью после целого дня нельзя так ясно мыслить. Во время работы один творит, другой критикует, а при работе ночью — критик спит. Я вполне согласен с Руссо, что лучшие мысли приходят ночью, когда человек после сна просыпается, утром и во время прогулок. У мысли есть зенит. Иногда схватишь ее, когда она только что выступает, — тогда она не будет так сильна, ясна, как в зените; иногда — когда она уже миновала зенит и слабеет (Л. Н. не говорил: «миновала», «слабеет», это не буквально его слова).
Вогюэ: Вы никогда ничего не писали ночью?
Л. Н. (подумавши немного): Ночью я писал план «Власти тьмы». Можно определить, какие книги написаны ночью. Диккенс и Руссо писали днем, Достоевский — ночью (в его романах в первых главах уже сказана вся суть, дальше — только размазывание, повторение), Байрон писал ночью. Шиллер, когда писал, выпивал полбутылки шампанского и мочил ноги в холодной воде — и в произведениях это чувствуется. В них есть преувеличения» (Маковицкий Д. П. Кн. 1. С. 172–174).
«Под вечер Л. Н. сказал:
— Хорошие книги, талантливо написанные, авторам которых было что сказать, начиная с «Горя от ума» и до настоящего времени, цензура не пропускала, и они стали тем более известными, тем больше их читали.
Господам Амфитеатровым нечего возмущаться цензурой (их запрещенных книг все равно читать не будут). […]
Л. Н. процитировал Страхову[158] слова Бисмарка и сказал:
— Никогда я не писал о том типе людей, к которым принадлежит Бисмарк. Он был безнравственный, страстный, сильный. Таким был и Бэкон, который был, кроме того, и лживым. Некрасов, Б. <?> были прямые, Федор Толстой-Американец — этот к старости так молился, что колени и руки себе ободрал.
156
В ЯПб сохранилась книга Д. С. Мережковского «Религия Л. Толстого и Достоевского» (СПб., 1902). Читал ли Толстой эту работу — неизвестно.
157
Эжéн-Мельхиóр — граф, позднее маркиз де Вогюэ́ — писатель-путешественник, литературный критик, автор книг о русском романе, творчестве И. С. Тургенева и Максима Горького, археолог, меценат, член Французской академии, французский дипломат.
158
Страхов Федор Алексеевич — писатель, религиозный мыслитель, музыкант, единомышленник Льва Толстого, автор книг по религиозно-философской тематике.