— Не буду я старостой, — сказал я.
Ус некоторое время хранил молчание, пристально вглядываясь в меня.
— Я поддерживаю предложение Флюковской, — сказал он наконец, все еще не отрывая от меня взгляда. — Я тоже считаю, что Лазанек был бы хорошим старостой.
— Не буду я старостой, — повторил я, пытаясь сдержать дрожь в голосе. — Не могу я быть старостой, пан учитель.
Ус вышел из-за кафедры и медленным шагом приблизился ко мне. Я старался не смотреть на него, но видел, что он остановился у моей парты.
— На белом свете всегда хватало глупцов, — сказал он. — Не ощущается нехватки их и в нашем классе. Минуту назад они весьма ощутимо заявили о своем присутствии. Однако тебе, Лазанек, не стоит из-за этого приходить в отчаяние.
— Я и не отчаиваюсь, — ответил я, стараясь говорить спокойным и даже шутливым тоном. — Меня все это ни капельки не трогает. Просто у меня нет никакого желания быть старостой.
Учитель положил мне руку на плечо точно так, как это сделал Май, когда я представлял себе его на берегу озера.
— Обязанность не всегда бывает приятной, — сказал он, все еще не снимая руки с моего плеча. — Я полагаю, что, если тебя изберут, ты не должен отказываться. Ставлю твою кандидатуру на голосование.
— Нет, — вырвалось у меня. — Ни за что!
Ус нахмурился. Он еще какое-то мгновение постоял рядом со мной, а потом двинулся к кафедре. Послышался шелест страниц классного журнала. Я ни на кого не смотрел, пытаясь снова вызвать в своем воображении озеро, Мая, крик птиц. В классе царила полная тишина.
— В таком случае, я предлагаю поставить на голосование кандидатуру Виктора Коваля, — сказал Ус.
Коваль тяжело поднялся со своего места.
— Благодарю вас, — пробормотал он. — Но я не хочу быть старостой, да еще в таком классе.
— Нет, вы только посмотрите! — сорвался со своего места Грозд. — А кто первым назвал Лазанека китом? Кто задал ему трепку, кто таскал за нос?
Коваль обернулся к Грозду.
— Смотри, чтобы я тебя сейчас…
— Тихо! — Ус грохнул ладонью о журнал. — Милые вещи я здесь слышу. Но о них мы поговорим позже. А сейчас вернемся к выборам старосты. Собчак, ты не возражаешь против своей кандидатуры?
Нинка только согласно кивнула в ответ. Все руки поднялись вверх, и в тот же момент прозвучал звонок. Ус знаком подозвал меня к себе.
— Лазанек, зайдешь сейчас со мной в учительскую.
Я шел неохотно, стараясь держаться в нескольких шагах позади преподавателя. Ус шагал не оглядываясь, быстро, выпрямившись во весь рост. Впервые я разглядел у него на затылке широкий красный шрам, как бы от сабельного удара. Отворив дверь, он пропустил меня вперед.
В учительской, кроме нас, никого не было. Ус жестом указал мне на кресло у окна. Я заколебался.
— Садись, — сказал он и сам удобно разместился в другом кресле.
Я послушно сел. Ус достал из пачки сигарету, переломил ее пополам и половинку вставил в стеклянный мундштук. Зажигалка, сделанная из винтовочного патрона, сработала с первого же раза. Я еще никогда не видел нашего полониста курящим. Сейчас он жадно затягивался и выпускал длинные струи голубого дыма. Наверное, за сорок пять минут урока он здорово соскучился по сигарете. Сделав несколько затяжек, он наконец повернулся ко мне, положив мундштук с остатком сигареты на фаянсовую пепельницу.
— Ненавидишь их?
Вопрос этот застал меня врасплох. Поставлен он был резко и прямо. Ус смотрел мне в глаза, но я не мог понять, что скрывается за этим взглядом.
— Это не ненависть, — сказал я, немного подумав.
— А что же?
— Скорее… презрение. Я презираю их, пан учитель.
Ус потянулся за мундштуком, сделал еще одну глубокую затяжку и выпустил к потолку струю дыма. Выражение его лица я тоже не мог понять.
— И конечно же, считаешь, что имеешь на это право? — спросил он.
В этом кабинете, стены которого были увешаны какими-то графиками и схемами, на шкафах стояли глобусы и учебные пособия, а на вешалке висели плащи и пальто преподавателей, я чувствовал себя неловко. Кроме того, мне сейчас вовсе не хотелось разговаривать с классным руководителем, хотя вообще он мне нравился.
— Не знаю, — пробормотал я.
— Значит, считаешь, что имеешь такое право, — сказал учитель. — А я вот считаю, что такого права у тебя нет.
Тут уж я не удержался от иронии.
— А что же мне — любить их?
Ус пристально глянул на меня, но без неприязни.
— Понять, — сказал он. — Ты должен стараться понять их.