Став шаманом, я наконец понял, что мой дед дон Леонардо больше всего хотел, чтобы именно это откровение посетило меня. Мне наконец стали понятны его слова, в которых всегда была недоговоренность и никогда не было притворства. В отличие от иных мудрых слов, они не были украшены прельщающим кружевом лукавства. Такое лукавство заложено в самой природе знаний и делает их искусным вестником, только не вестником истины. Мой дед услышал голос знаний, звучавший в его голове, и заставил его замолчать. И в этой тишине ему наконец открылось, что такое жизнь. В этой тишине он нашел себя. Ту мудрость, которой он делился со мной, он обрел, обольстив искусительницу. Знания заставляют людей думать и вести себя определенным образом. Власть знаний начинается с наших первых попыток заговорить. Затем, когда мы овладеваем языком, они начинают жить в нашем мышлении. Они становятся голосом, к которому мы прислушиваемся больше всего, источником информации, которому мы больше всего доверяем. Знания набирают силу с каждым нашим новым убеждением независимо от того, как такое убеждение влияет на человека.
Мы справляемся со смертью тогда, когда главное действующее лицо нашей истории способно посмотреть на все с точки зрения жизни, а не только знаний. Каждый из нас – главный герой истории свой жизни, и он боится чего-то не знать, боится, что не узнают его. Смерть – самая большая угроза знаниям, поэтому в человеческом видении она так нас пугает. Для отдельного человека смерть означает уничтожение физического тела и прекращение мышления. Но со смертью жизнь в целом не прекращается и человечество не исчезает.
Когда знания служат нашим страхам, разумное может казаться дьявольщиной, а дьявольское разумным. И все-таки знания, это сильнейшее из проявлений сатанинской магии в человечестве, могут быть и его спасителем. Каждый из нас сам должен распознать знания как голос, звучащий в собственной голове, – голос, которому мы привыкли верить и подчиняться. И каждый сам должен укротить этот голос так, чтобы он перестал быть тираном. Ибо, усваивая знания, мы сами становимся знаниями. Мы превращаемся в тирана, искусителя, сеющего страх где только можно. Спасая знания, мы спасаем самих себя.
– Кажется, меня ждут в другом месте, – сказал дон Леонардо, расхаживая по небольшой классной комнате между рядами парт и рассеянно посматривая на первоклассников, строчивших в тетрадях прописи.
– Мне нужно, чтоб ты был рядом, – тихо напомнила ему Сарита, сидевшая за одной из парт, едва втиснувшись между скамьей и столом и наблюдая за учительницей, которая вела урок.
– Тсс! Слушайте преподавательницу, – проворчала их спутница. Ее рыжие волосы были уложены в высокую прическу по моде тех дней. – Она рассказывает кое-что важное.
При этом Лала смотрела на молоденькую учительницу с неодобрением.
– Что же это она так убого выглядит? – обратилась она к своим спутникам. – Учитель – важнейшая из профессий, а она подходит к ней без всякого вкуса! Почему не на каблуках? И не красится. Учеба должна возбуждать интерес, не так ли?
– Смотря как возбуждать; если так, как я подумал, то не должна, – сказал старик, поправляя галстук и разглядывая учительницу, одетую в кофту и простую юбку. – Если представить, что она скинула одежду, тогда…
– Papá, здесь же дети!
– Недалеко от животных ушел, – с презрительной улыбкой пробормотала рыжеволосая.
– Хватит! – прикрикнула на них Сарита. – Хоть мы тут и с первоклашками, но мы же не дети, в конце концов! – Она обвела взглядом комнату. – Где же Мигель, шестилетка?