— Все готовы, товарищи? — спросила Майя Георгиевна.
— Готовы! — отозвались осветители, и тотчас ярко-белый свет юпитеров ударил Толе в глаза; на миг он зажмурился.
— Готовы! — отозвалась Галина Михайловна, глядя в объектив кинокамеры.
— Мотор! — скомандовала Майя Георгиевна.
— Есть мотор! — донёсся издалека ответ, и стало слышно, как заработал мотор.
— Есть камера! — прозвучало в ту же секунду совсем рядом.
Помощник оператора мгновенно опустил дощечку, которой заслонял объектив кинокамеры, и отбежал в сторону. Майя Георгиевна подала Толе знак начинать…
И Толя не подкачал. Он требовал собаку визгливым голосом, нестерпимым для слуха, закатывал глаза, отпихивал локтями «маму», а стакан воды, протянутый «гувернанткой», выплеснул ей за ворот. Он настолько вошёл в роль, что последний вопль издал уже после того, как Майя Георгиевна произнесла: «Стоп!» — и съёмка прекратилась.
— Толя, — сказала тогда со страхом настоящая мама, — ты в самом деле хотел бы, чтоб мы купили пуделя — такого, как этот… Петя?
— Нет, — отвечал Толя с торжеством. — Я вас всех разыграл! Я вовсе не хочу такую собаку. Лучше взять овчарку, щенка.
Мама перевела дух.
— Что вы на это скажете? — спросила она Майю Георгиевну. — Как вам это нравится?
— По-моему, получается неплохо, — сказала та. — Вот проявим на днях плёнку, и всё выяснится окончательно.
Через несколько дней маму пригласили на кино-фабрику, сообщили ей, что проба получилась удачной, и предложили подписать договор об участии Толи в съёмках фильма. Домой она вернулась с целым ворохом новостей.
Во-первых, съёмки, оказалось, будут происходить в крымском приморском городе, куда Толе с мамой надо выехать через неделю. Во-вторых, Толя и мама поедут не просто так, а в командировку и, как командировочные, поселятся в гостинице, где для них забронируют номер.
Мама очень гордилась тем, что они с Толей едут в командировку. До сих пор из их семьи только папа уезжал в командировки, а Толя и мама собирали его в дорогу, ждали его возвращения. И вот теперь они уедут, а папа останется. Толя тоже был в восторге от этого. Подумать только: ещё недавно он мечтал, чтоб папа, едущий по делу в Киев, взял его с собой, а теперь он сам едет по делу! Для них с мамой будет забронирован номер. Командировка!..
Это слово и папу убедило в том, что его сын понадобился, как видно, для серьёзного дела.
— Раз бронируют номер, значит, придаётся значение, — заметил папа, не поясняя, чему именно «придаётся значение». — Не ради баловства, выходит…
— Конечно, придаётся значение! — подхватила мама. — Ты представляешь себе… — И, понизив голос, она рассказала, что за исполнение роли Трилли Толе заплатят гонорар: несколько тысяч рублей.
Хотя Толя в ту минуту был в соседней комнате, он это услышал. Сначала он просто изумился. Он умел считать только до ста, и тысяча была для него цифрой столь же огромной, как, допустим, миллион. С нею не связывались для Толи никакие конкретные возможности. Просто она была символом чего-то невозможного, недостижимого: Толя много раз слышал, как мальчишки во дворе препирались и кто-нибудь из них говорил насмешливо: «Соглашусь за тыщу рублей!..»
Так может ли быть, что ему, Толе, заплатят столько, сколько сказала мама?.. И за что? Только за то, что он будет кричать «хочу собаку»! Не может быть! Наверно, от него потребуется ещё что-нибудь. А он не сумеет… Вдруг — не сумеет?..
Тут изумлению и радости, ещё минуту назад наполнившим Толю до краёв, пришлось потесниться: рядом с ними зашевелилось беспокойство. Оно не оставляло Толю до самого отъезда, напоминая о себе не меньше трёх раз в день коротенькой докучливой фразой:
«Вдруг не сумеешь?..»
В приморском городе Крыма, куда Толя с мамой приехали в знойный июньский полдень, съёмки шли уже полным ходом. В гостинице на набережной им сказали, что и режиссёр Майя Георгиевна, и оператор Галина Михайловна, и все артисты, как всегда в солнечные дни, укатили на съёмки с раннего утра. Вернутся они, должно быть, под вечер.
Толю и маму проводили в номер, который в самом деле был для них забронирован. Он оказался небольшой комнатой на третьем этаже, с видом на море и балконом. Мама прежде всего захотела помыться, а Толя, не теряя времени, выбежал на балкон, возвышавшийся над набережной, точно капитанский мостик над палубой корабля. Действительно, мужчины в белых костюмах и соломенных шляпах, женщины в пёстрых платьях с цветными зонтиками от солнца, — все прохожие — шли неспешным, прогулочным шагом, будто по широкой палубе теплохода. И, будто этот корабль стремительно резал волны, дул Толе в лицо прохладный освежающий ветер. Он плотно охватывал и мягко овевал. И буквально в минуту усталость от душной, пыльной дороги выветрилась и забылась.