Натан сделал два шага вперед, вытащил нож из-за голенища и, показывая его отцу, сказал:
— Он уже наказан. Шоу хотел убить меня, а вместо этого я убил его.
Скваттер провел своей мускулистой рукой по покрытому холодным потом лбу, и вздох, подобный рычанию зверя, вырвался из его стесненной груди.
— Он был самым младшим, — проговорил он разбитым от волнения голосом, несмотря на все свое усилие казаться хладнокровным, — он виноват и заслуживал смерть, но родному брату не следовало убивать его.
— Отец! — пробормотал Натан.
— Молчи! — крикнул на него Красный Кедр. — Что сделано, то сделано… Плохо придется теперь детям моего врага! Я так отомщу им, что мороз продерет по коже всякого, кто услышит об этом.
И он бросился вон из ранчо.
Все поспешили вслед за ним.
Между тем дон Пабло и миссионер вошли в дом.
Отец Серафим поместил девушку в одно семейство, которое было ему обязано очень многим и, в свою очередь, было очень счастливо оказать ему услугу.
Приютившее донну Клару семейство отвело ей прекрасную комнату и прежде всего позаботилось снять с нее индейскую одежду и переодеть ее в другое, более удобное и более подходящее для нее платье.
Молодая девушка, страшно измученная событиями последних дней, готовилась уже лечь в постель, когда отец Серафим и дон Пабло постучались в дверь ее комнаты.
Дон Пабло, беседуя с сестрой, ни одним словом не намекнул ей о несчастье, постигшем ее отца; он не хотел омрачать ее надежд на скорое свидание с отцом.
После недолгой беседы они решили покинуть девушку, чтобы дать ей отдохнуть несколько часов перед длинным путешествием на асиенду, куда хотел ее отправить монах.
Отец Серафим предложил дону Пабло провести остаток ночи в его скромном жилище, находившемся невдалеке от пласа-Майор.
Выйдя на улицу, дон Пабло обратил внимание на лежавшего перед домом человека.
— Кто это? — спросил он с удивлением.
— Несчастный, которого, по всей вероятности, убили грабители, — отвечал миссионер.
— Очень возможно.
— Но может быть, он еще жив, — продолжал отец Серафим, — и как христиане мы обязаны помочь ему.
— Зачем? — спокойным тоном спросил дон Пабло. — сеньор, чего доброго, еще обвинит нас в убийстве.
— Сын мой, — возразил ему миссионер, — пути Господни неисповедимы… Если Он нашел нужным послать нам этого несчастного, значит, Он хотел, чтобы мы оказали ему помощь.
— Хорошо, — согласился молодой человек. — Пусть будет по-вашему, если вы уж так этого хотите, но вы, должно быть, забываете, что в этой стране дела милосердия приносят только массу неприятностей.
— Это правда, сын мой, но тем не менее, мы все-таки обязаны исполнить свой долг, — сказал миссионер, наклоняясь над раненым.
— Хорошо, — отозвался дон Пабло, подходя к нему.
Шоу — это был он — не подавал никаких признаков жизни.
Миссионер осмотрел его, затем встал, схватил дона Пабло за руку и, указывая ему на лежавшего на земле человека, сказал:
— Посмотрите!
— Шоу! — удивился мексиканец. — Каким образом этот человек очутился здесь?
— Помогите мне, и мы узнаем это. Несчастный вовсе не убит, а только потерял сознание вследствие слишком большой потери крови.
Они подняли раненого и осторожно понесли его в жилище отца Серафима.
Едва успели они завернуть за угол, как с противоположной стороны показалось несколько человек.
Это были Красный Кедр со своими сообщниками.
Подойдя к дому, они остановились.
В доме, по-видимому, все спали: ни в одном окне не было видно света.
— Где комната молодой девушки? — шепотом спросил скваттер.
— Вот эта, — отвечал Натан, указывая на одно из окон.
— Отлично! Вы, брат Амбросио, становитесь на одном конце улицы, а вы, Гарот, — на другом и стерегите хорошенько.
Монах и гамбусино отправились на указанные им места.
Глава XIX
ИНДЕЙСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ
Теперь мы вернемся к Валентину и его друзьям. Внезапное появление вождя корасов сильно взволновало охотников и команчей.
Валентин, протягивая руку Орлиному Перу, сказал ему:
— Добро пожаловать, друг мой. Какие новости принес нам вождь?
— Хорошие, — лаконично отвечал корас.
— Тем лучше, — весело проговорил охотник, — а то в последнее время мы получали только дурные вести.
Индеец улыбнулся, услышав это замечание, но не ответил ни слова.
— Пусть мой брат говорит, — продолжал Валентин, — здесь одни друзья.