Команчи, уже с оружием в руках, были совсем готовы к выступлению.
Единорог, одетый в великолепный воинский наряд, подошел к охотнику.
— Мой брат уже выступает? — спросил его Валентин.
— Да, — ответил вождь. — Я отправлюсь в крепость за ответом вождя бледнолицых.
— А что намерен предпринять мой брат, если ему ответят отказом?
Единорог улыбнулся.
— У команчей длинные копья, — сказал он, — бледнолицые не откажут ему.
— Я буду сильно беспокоиться во время вашего отсутствия, вождь. Испанцы — изменники; берегитесь, как бы вам не попасть в засаду.
— Они не осмелятся сделать этого, — гордо отвечал Единорог. — Если они не отдадут мне вождя, которого любит мой брат, испанские вожди будут замучены на площади Санта-Фе, город сожжен и разграблен. Я сказал, пусть мой брат не беспокоится.
— Хорошо! Единорог — мудрый вождь, он сделает все, что следует.
Вдруг в лагере произошло какое-то смятение, и двое запыхавшихся людей подбежали к Валентину и Курумилле, разговаривавшим с Единорогом.
Вновь прибывшими были дон Пабло, сын дона Мигеля, и отец Серафим.
Подбежав к своим друзьям, они в полном изнеможении опустились на траву.
Спустя некоторое время миссионер первым оправился от почти бесчувственного состояния.
Дон Пабло точно обезумел: слезы ручьем лились из его глаз, грудь надрывалась от рыданий, он не мог произнести ни слова.
Валентин страшно взволновался при виде такого горя своего друга.
— Господи, Боже мой! — в испуге повторял он. — Да скажите же мне, что такое случилось? Может быть, дон Мигель…
Миссионер отрицательно покачал головой.
— Нет, — отвечал он наконец, — с доном Мигелем, насколько мне известно, не случилось ничего дурного.
— Слава Богу! Так что же это значит? Какое несчастье случилось еще, батюшка?
— Да, сын мой, случилось большое несчастье, — отвечал миссионер, закрывая лицо руками.
— Говорите же, что такое? Ваше молчание убивает меня!
— Донна Клара…
— Ну! — перебил его охотник.
— Сегодня ночью Красный Кедр похитил ее из того убежища, где я укрыл ее.
— О! — вскричал с глухой яростью Валентин, гневно топнув ногой. — Опять этот демон! Проклятый Красный Кедр! Попадись только он мне!..
— Увы!.. — проговорил в отчаяньи священник.
— Соберитесь с мужеством, батюшка, — сказал Валентин, — спасем сначала дона Мигеля, а затем, клянусь вам, я верну ему и его дочь!
— Отец молитвы, — сказал Единорог кротким и твердым голосом, обращаясь к отцу Серафиму, — у вас доброе сердце, команчи любят вас, и Единорог поможет вам. Молитесь вашему Богу, и Он поможет вам… вы ведь сами говорите, что Он может все сделать.
Затем вождь повернулся к дону Пабло и, тяжело опустив ему руку на плечо, сказал:
— Плачут только женщины, а мужчины мстят. Разве у моего брата нет винтовки?
— Да, вы правы, вождь, — отвечал дон Пабло, преодолевая волнение, — пусть плачут женщины, которые не имеют другого оружия для защиты… Я — мужчина, я буду мстить.
— Хорошо. Мой брат говорит хорошо, он — воин… Единорог уважает его… он прославится на тропе войны.
На минуту упавший духом, дон Пабло снова вернул себе всю свою энергию, и теперь это был уже другой человек.
— Куда вы отправляетесь? — спросил он.
— В Санта-Фе, освободить вашего отца.
— Я пойду с вами.
— Пойдемте, — согласился Единорог.
— Нет, — решительно вмешался Валентин, — ваше место не там, дон Пабло… Пусть команчи одни делают то, что им нужно… Вы гораздо лучше сделаете, если останетесь здесь.
— Приказывайте, друг мой, — покорно отвечал молодой человек, — я вполне доверяю вашему опыту.
— Прекрасно, вы благоразумны, мой друг… Брат, — прибавил он, повернувшись к вождю, — вы можете ехать. Солнце уже поднялось над горизонтом, и да поможет вам милосердный Господь!
Единорог подал знак к выступлению. Команчи, размахивая оружием, испустили военный клич и, окружив привезенных ночью испанских пленников, тронулись в поход.
Курумилла встал и старательно завернулся в бизонью шкуру.
— Мой брат покидает нас? — спросил его Валентин.
— Да, — лаконично отвечал араукан.
— Надолго?
— На несколько часов. Отыскивать лагерь гамбусинос Красного Кедра, — отвечал с тонкой улыбкой Курумилла.
— Хорошо. Мой брат — мудрый вождь, он ничего не забывает.
— Курумилла любит своего брата, он думает за него, — сказал вождь.
С этими словами он грациозно поклонился присутствующим и удалился по направлению к Пасо-дель-Норте.